look at me
Может показаться удивительным, но вопреки общественному мнению, «золотой мальчик и мистер популярность всея университета» ‒ Чарли Уитмор ‒ вдоволь нажрался человеческим дерьмом ещё до поступления, а за два года до выпускного курса разве что не в буквальном смысле искупался в бассейне лжи, предательства и потребительского отношения. С отцовскими генами и тотальным разочарованием в светлых чувствах, казалось бы, настал момент повернуться к окружающим той же частью тела, которую он так долго наблюдал, но Уитмор избежал типичного погружения в себя и широких жестов средним пальцем в воздух. Всё было куда банальней. Потеряв выдуманную «любовь всей жизни», он обрёл изначальную цель, с которой переехал в Шарлотт, и чувство собственного достоинства. Чарли зарёкся не поддаваться на секундные трепетания в груди до тех пор, пока не будет уверен в том, что объект сердечных переживаний не повторит излюбленный сюжет неопределившейся с собственными ощущениями врушки. И какова вероятность, что такую девушку он мог встретить в стенах скопления образов и подобий Тины Де Росси? Если не нулевая, то точно болталась в нескольких миллиметрах от этой отметки – так думал Уитмор, пока в один прекрасный вечер не открыл письмо от отчаянной лесбиянки в поисках жилья. И все принципы, верно служившие ему целый год, показались помутнением испуганного неудачным опытом мальчишки.
Интересно, почему не на одну ложь Марины Кауффманн здравый смысл не отреагировал тревожным сигналом? Почему даже после того, как Карма оказалась безынтересной соседке (бывшей соседке) приятельницей, а внезапно ответные к нему чувства – помутнением рассудка, Чарли продолжал воспринимать каждую фразу неоспоримой истиной? Если бы несколько дней назад кто-нибудь бы предположил, что Марина – вовсе не воплощение честности и открытости, Уитмор бы не задумываясь сравнял гнусного сплетника с асфальтной крошкой. Сейчас? Сейчас он лишь сожалел, что не встретил этого человека до того, как вручил проходной билет в своё сердце, не усомнившись в своём решении ни на мгновение. [float=left][/float]
«Насколько смешно было выслушивать бессвязные потоки моих душевных страданий, а?» За два дня, что Чарли провёл на диване Айзека Льиютта, он чаще всего задавался именно этим вопросом. Прокручивал бестолковые всплески эмоций, выливавшиеся в не менее бестолковые монологи, до которых Марине Кауффманн было ровно такое же дело, как и Тине Де Росси несколькими годами раньше. «А ты всё не верил, что у каждого есть свой типаж. Поздравляю, тебе достались манипуляторши-эгоистки.» Вопреки желаниям Уитмора, воображение добавляло масла в огонь. Оно рисовало изощрённые версии реальности, где в кругу близких по духу, девушка смешливо хихикала над рассказами об очередной тираде своего горе-полконника. И где-то на этом этапе его начинало тошнить. Увы, вовсе не от галлюцинирующего мозга, отравленного обидой. Его тошнило от самого себя, ведь даже имея противоположные его слепой вере доказательства, он не хотел видеть в Кауффманн зеркальную копию своих бывших ошибок. Марина не походила на бестолковых девиц, перемывающих кости всем без разбору. К счастью, её интеллект не был частью обмана. Но это не меняло печальной правды, с которой он жил последние сорок восемь часов. Это не был испуг перед туманным будущим, которого юноша и сам боялся, а обычное эгоистичное желание быть центром чьей-то Вселенной. «Как уж тут откажешься, когда сам Чарли Уитмор обратил на тебя внимание? Такой необходимый всем и каждой iPhone.» Жаль, что некоторые совершали популярное приобретение лишь за тем, чтобы самоутвердиться, а после избавлялись от железки, когда на горизонте появлялось что-то поновей и поинтересней. Единственная загвоздка  – он всё ещё не был предметом общего пользования, и летя в утиль сыгравших свою роль, чувствовал каждый удар с острой ноющей болью в груди присущей живым людям. Вот незадача. Окажись парень популярной бездушной мордашкой, не пришлось бы искать себе нового сожителя.
'Cause you can't jump the track,
W e ' r e   l i k e   c a r s   o n   a   c a b l e ,
And life's like an hourglass, glued to the table,
No one can find the rewind button, girl.
So cradle your head in your hands,
And  b r e a t h e... Just breathe.
Как бы ему ни хотелось, безопасные стены гостеприимного парня Эйлен не могли служить защитой от внешнего мира вечно. Первую брешь в глухой стене безмолвно исчезнувшего пробил звонок миссис Эддисон. А затем ещё один. И ещё. Готов поспорить, телефон трезвонил до самого вечера, но Чарли так и не узнал точного количества пропущенных вызовов, заботливо вырубив звук, а затем почистив историю с лёгкой руки. К сожалению, избавить свою жизнь от невыполнимых в новых условиях обещаний с такой же простотой он уже не мог. Что не освобождало юношу от необходимости сделать хоть что-нибудь. Например, явиться на пары.
Разумеется, его затворничеству были причины, и главной из них являлась Марина Кауффманн, вероятно, озадаченная скорым отъездом своего соседа (бывшего соседа) и его последующей пропажей со всех радаров социальной жизни. Любые признаки целости и сохранности важного члена студенческого сообщества повлекли бы за собой незамедлительные попытки наладить контакт или хотя бы выяснить, собирается ли он покидать их уже не общий дом насовсем и разбивать сердце напрасно доверившейся миссис Эддисон. Не самая радужная перспектива, когда от одной мысли о девушке Чарли балансировал от желания кричать навзрыд до позывов разгромить кухонную утварь Льюитта ко всем чертям.
К вечеру понедельника его отпустило. На сотой задушевной беседе с неутомимым кудрявым слушателем, Уитмор пришёл к выводу, что больше не собирается поступаться своими принципами из-за ощущений, которые вызывала Марина. Какими бы последние ни были. И если для того, чтобы выполнить данное им слово, Чарли бы пришлось скрежетать зубами сквозь приклеенную улыбку последующие несколько недель, так тому и быть. По крайней мере, миссис Эддисон не стала бы ещё одной случайной жертвой детского сада, в который любили играть «зрелые» личности шарлоттского университета. Что же до Кауффманн? Парень надеялся, что она не станет раздувать из случившегося эпопею достойную падения Трои, а наконец-то поведёт себя достойно и доведёт начатое обоюдное дело до конца. Но это была только теория.
There's a light at each end of this tunnel,
You shout 'cause you're just as far in as you'll ever be out.
— Чарли, ты дозвонился? Вы точно издеваетесь, вчера ‒ ты, сегодня... — волнение миссис Эддисон налицо, и соответсвующий тон тому доказательство. Женщина рвано хлопает руками по бокам, рассекая воздух от одного конца бального зала до другого. Не реагируя на причитания под ухом, Чарли уже который раз вырисовывает знак «минуту» выставленным перед собой пальцем. Он уже не различает, где рвотные позывы, а где очередная волна гнева на безответные гудки на том конце провода, разбивая цокание каблуков нервным постукиванием кроссовка по блестящим половицам. «Разумеется. Кому нужен этот чёртов конкурс. Только наивному Чарли, которому можно насрать в душу. Всё равно прибежит. Ведь это же дело принципа.» Нервным движением он выжимает кнопку сброса, поднимаясь со стула и засовывая телефон обратно в карман. [float=right][/float]
— Не берёт, — Уитмор разводит руками, но встречаясь глазами с учителем, мгновенно добавляет, — Миссис Эддисон, мы сделаем это, — неожиданно для себя, он говорит с непоколебимой уверенностью, которую не способна сломить даже самая глубокая обида. — Я вам обещал. Я выполню своё обещание. Сейчас я пойду искать Марину, а затем мы вернёмся и продолжим репетицию. Можете не сомневаться, — подхватывая рюкзак, Чарли спешит к выходу.
— Я сомневаюсь, Уитмор. Очень сомневаюсь. И надеюсь, что в скором времени перестану это делать, иначе тебе не понравится то, что произойдёт потом, — стараясь не делать акцента на своих внутренних ощущениях, юноша что есть силы улыбается, кивает, а затем исчезает за дверью. Лучше бы она просто пришла на репетицию.
Если находясь в поле зрения не осведомлённой об их внутренней драме личности Чарли находил в себе силы сдерживать собственные эмоции, то оказавшись вне зоны досягаемости миссис Эддисон, парень в полной мере ощутил подступающую к горлу злость. И это было вовсе не чувство безысходности, от которого хотелось вскидывать руки к небу и молить о том, чтобы испытания закончились. Он злился не на мир. Он злился на вполне себе определённого человека, заклеймённого виновником происходящего цирка. Бегая по этажам в попытках отыскать пропащую партнёршу, он безучастно наблюдал, как теплящееся внутри бешенство растекалось по всему телу, превращая его в подожжённый динамит, готовый разорваться в любую секунду. Он не струсил. Он запихал свою обиду поглубже в задницу. Он, мать его, пришёл туда, где меньше всего хотел находиться. И зачем? Чтобы ещё раз ощутить на себе абсолютное безразличие Марины Кауффманн? Кажется, жизнь напрочь отказывалась сбавлять обороты веселья с тех пор, как они устроили бестолковый эксперимент разнополого соседства.
Где-то между двести сорок пятым кабинетом и женским туалетом Уитмор получил туманные сведения о том, что, предположительно, девушка ушла домой ещё несколько часов назад, не сказав ни слова про репетицию. Вероятно, его «спасибо» выглядело как пожелание скорейшей смерти, но за спешной ходьбой в направлении бывшего места жительства юноша не успел как следует отчитать себя за спущенный на невинную душу пар. Его мысли в многомиллионный раз вертелись вокруг одного и того же образа, не желающего облегчать его существование ни на йоту. «И чего ты, собственно, ожидал?»
No one can find the rewind button now,
S i n g   i t   i f    y o u   u n d e r s t a n d .
And breathe, just breathe.
Минимум слов, максимум эффективности. Он повторял эту установку как мантру, игнорируя наличие лифта в надежде, что выбьет из себя порывы вывалить наружу всё, что вертелось в голове последние три дня. Люди выясняют отношения, когда ещё есть шанс на реабилитацию. Чарли же не искал способов склеить разбитое. Он лишь хотел сохранить то, что оставалось нетронутым катаклизмом местного характера. Уитмор замедляет шаг, останавливаясь в нескольких метрах от пункта назначения. Вдох. Выдох. Сердце бешено стучит в груди, и он прекрасно понимает, что это вовсе не результат преодолённых бегом нескольких этажей. В ушах снова неразборчивый шёпот, прерывающийся звуками, о которых он не хочет помнить. С гримасой омерзения юноша фыркает, резко дёргая шеей и зажмуриваясь. «Прекрати. Хватит. Это не то, зачем ты сюда пришёл.» И сглатывая подкативший к гортани клубок нервов, он вынимает ключи и неспешно проворачивает их в замочной скважине, не осознавая насколько сильно хочет, чтобы внутри не оказалось никого.
Шаг вперед. Чарли скрипит дверью, стараясь вести себя как можно тише. Он останавливается в прихожей, не поднимая глаз, практически не шевелясь. Его словно парализует от осознания того, что он понятия не имеет, что почувствует, как поведёт себя, когда встретится глазами с Мариной. Слух улавливает посторонний шорох. «Дома.» Стискивает зубы, пытаясь сохранить выражение глухого безразличия. Сердце пропускает удар; юноша поднимает глаза. [float=left][/float]
Вовсе не так он представлял эту встречу. Чарли думал, что не сможет смотреть на неё. Он был уверен, что ни на мгновение не разглядит в Кауффманн ту девушку, которую раздражал своими голыми повадками и пением по вечерам. Увы, всё, что он видит, ‒ это ту самую Марину, с которой неуклюже задыхался во время репетиции. Ту, которой безоговорочно верил, готовый ждать «того самого момента» столько, сколько потребуется. И вместо топящей волны злости ‒ он находит лишь скребущее чувство в груди, перекрывающее кислород. Уитмор молчит. Уставляется напротив себя и не издаёт ни звука, пока не видит, что она пытается открыть рот.
— Ты не брала трубку, — сухой, совершенно отсутствующий тон озаряет помещение. Чарли остаётся на месте. — Я не собираюсь отказываться от участия в конкурсе, поэтому, — ровная интонация срывается, парень затихает и, пару раз прокашлявшись, продолжает, — Миссис Эддисон ждёт нас сейчас в университете. Будет неплохо, если мы появимся там вместе, а не по одиночке, — он делает шаг назад, всем своим видом показывая, что не настроен на дальнейшую беседу. — Я подожду снаружи, — чем быстрее они покинут это помещение, тем больше шансов закончить этот неудачный эксперимент относительным перемирием. Пускай ему всё ещё мерещится образ, выдуманный без чужой помощи, воспоминаний о ночной сценке, в которой он оказался невольным свидетелем, достаточно, чтобы не обращать внимания на лишние здесь ощущения.

Bring Me The Horizon – Can You Feel My Heart
Чарли замирает в нескольких шагах от входной двери, переживая короткие секунды до реакции в бесконечно длинной замедленной съёмке. Он опускает глаза в пол, стараясь не пересекаться взглядами с Мариной. Как будто, если Уитмор не будет выглядеть слишком настойчиво,  то она просто поднимется с проклятого дивана и с безразличным достоинством поможет ему закончить затянувшуюся драму. Чего ей стоит? Сделать вид, словно ничьё сердце не хрустело под нажимом вороха вскрывшейся лжи. Молчаливо собраться и забыть произошедшее в общих стенах, будто страшный сон. Разве не удобная перспектива ‒ опустить бесполезную трату нервов на выяснение отношений, интересных только одной стороне? Поправка. Раньше интересных.
На мгновение ему кажется, что подобный исход ‒ единственная логичная концовка. Ей же легче, а он как-нибудь справится. Как делал это всегда. Вдохнёт поглубже, запихнёт свои чувства подальше, и сорвёт первый приз на чёртовом конкурсе, потому что другие альтернативы Чарли Уитмор не рассматривал. Опять слишком много надежд на один квадратный миллиметр? Пора бы уже привыкнуть, что никому здесь нет дела до всеобщего спокойствия. Ни-ко-му.
— Что, прости? — быстро поднимает голову, являя не подходящее ситуации растерянное лицо. Пожалуй, этого ответа он не мог предвидеть. Юноша сильнее сжимает руки у себя на груди, стискивает губы и ожидающе хмурит брови. ­— Может объяснишь? Или мне сказать миссис Эддисон, что Марина, — изображает цитирующие кавычки пальцами в воздухе, — Никуда не пойдёт? — сглатывая тянущее желание рявкнуть погромче, Уитмор продолжает вдумчиво наблюдать за неуклюжими движениями по ту сторону квартиры. Хватает пары покачиваний с подозрительной траекторией, неожиданно замеченной бутылки в зоне досягаемости, и разворачивающаяся на глазах история делает новый виток на сто восемьдесят градусов. «Ты никуда не пойдешь.» Он не уверен, что не произнёс этого вслух. Не то что бы было время разбираться. Потому что когда Кауффманн пытается протаранить телом неудачно стоящий журнальный столик, Чарли невольно дёргается навстречу, но тут же останавливается, стоит ей поймать равновесие. До кровати уж как-нибудь себя донесёт. В конечном итоге, всегда найдётся кого позвать на помощь. У него была как минимум парочка вариантов на примете. То же самое можно было сказать и про потрёпанный рыданиями вид. Не его половая драма.
Выдыхает. На миг даже бурлящий внутри вулкан убавляет громкость кипения, потому что короткий отказ ­‒ лучшее, что она могла сейчас сказать, и альтернатива из объяснений, криков или извинений вряд ли бы нашла отклик в ноющем органе. «Всем спасибо, было круто?» Уитмор поворачивается к выходу, попутно придумывая каким образом будет выкручиваться из его новой печальной реальности «душевный калека без партнёрши по танцам». Не тут то было. Подозрительное шуршание за спиной заставляет его повернуться ещё раз. Кауффманн бормочет какую-то неуместную в их тонком положении команду, но парень не успевает переварить полученную информацию до того, как слышит громкий звук разбивающегося телефона у своих ног. В его эмоции чётко читается: «Что, блядь?» — подчёркнутое глубоко осунувшимися щеками и собравшимся в удивлённую гармошку лбом. Он что-то не так понял? На всякий случай Уитмор ещё раз окидывает взглядом разлетевшуюся трубку, а затем возвращает всё свое внимание к продолжающей что-то невозмутимо вещать Марине. Наверное, ему стоит в немедленном порядке предпринять хоть что-нибудь, но степень полнейшей прострации от увиденного не позволяет Чарли шевелиться. Она кинула в него телефон. В него. Телефон. Что, блядь?
[float=left][/float] Первое зерно осознания прорезается с большим опозданием. Рот широко раскрывается. Ноздри гневно разлетаются в глубоком грудном вдохе. Уитмор издаёт странноватый неестественный звук. Слишком поздно. Очередная невероятно важная вставка Марины Кауффманн заставляет его захлопнуть вещатель так же скоро, как и потерять всякую способность выражать какие-либо эмоции. Глаза вновь мозолят пол. Лицо белеет. Нервозно сжатые кулаки расслабляются, и Уитмор еле слышно выплёвывает из себя сдавившую лёгкие порцию кислорода. Он бы выглядел совсем тронувшимся, если бы попросил повторить сказанное ещё раз? Она добавляет недостающий вопрос; Чарли перестаёт чувствовать пол под ногами. На самом деле, он вообще теряет способность ощущать собственное тело. За долгое время внутри перестаёт настойчиво скрежетать. Под резким холодным душем из щедрого предложения Марины даже самые поганые эмоции заканчивают влачить своё бренное существование. Если бы кто-нибудь сейчас вдарил ему оплеуху в попытке разбудить сломавшийся механизм, есть все шансы, что юноша бы не заметил чужого воздействия на свой организм. Кауффманн скрывается в ванной комнате, оставляя его между неоднозначным выбором покинуть опасную для здоровья зону немедленно или выждать пару минут, пока сознание не решит, что именно чувствует этому поводу.
В нём нет сил на злость. Нет сил на слова или безэмоциональное подчинение просьбе. Оглушённый звенящей в голове тишиной, он перестаёт слышать удары пульса в висках, тихое дыхание, шуршание крана. Наверное, он просто не создан для того, чтобы понять, что заставляет людей вести себя именно так? Отгораживаться от всего мира удобной стеной бессердечного холода. Поливать их ледяной водой, когда, казалось бы, что ещё можно потушить в горстке разбросанного пепла? Чарли прикрывает глаза, стараясь собрать себя по кусочкам и подать признаки жизни. Это ведь больше всего беспокоило Марину. Сможет ли он обеспечить ей бесхлопотное проживание в удачно опустевших апартаментах? Её голос нарушает тонкое душевное равновесие совсем не вовремя.
Ещё одно «что». На этот раз безмолвное и не сопровождённое красноречивым дополнением с глубинным смыслом. Он не должен ничего чувствовать, не должен реагировать, он ничего ей не должен. Но если воспоминания о причинах спешного побега замораживали время, то сочетание знакомого имени и фамилии выбивали почву из под ног. — При чём здесь Тина Де Росси? — шепотом себе под нос. Уитмор понимает, что вряд ли будет услышан с такого расстояния, и быстрым шагом оказывается в поле зрения Марины. — При чём здесь Тина Де Росси? — чётким, ясным тоном.
Уитмор собирался дать ей время на ответ. Правда собирался. Но внезапно потухшее состояние оказалось ничем иным, как тихой истерикой, нашедшей выход наружу после последнего неаккуратного аккорда на нервной системе юноши. На заднем плане схлопывается воздушный шар из неважной актёрской игры в спокойствие, и Чарли звучно выдыхает.
— Серьёзно? Это всё что тебя заботит? Грёбаная кварплата и твоя репутация? СЕРЬЁЗНО? — голос срывается на крик. Он выставляет руки перед собой, всем своим видом показывая, что не собирается повторять грозный рык. По спине пробегает паническая дрожь. — Я просил, Марина, — не может подобрать слов, — Я просил её никому не рассказывать о том, что мы живём вместе. Я, я, — ему приходится зажать свой рот ладонью, чтобы перестать заикаться. Чарли ловит себя на мысли, что готов повторить устроенную на кухне Айзека постановку «мне больно», как неожиданно сбивчивые интонации сменяются коротким различимым смешком. — А впрочем, какая разница, да? — вместо совершенно потерянной экспрессии появляется гримаса отвращения. — Она ведь уже рассказала. Ещё одна проблема в твоей идеальной жизни, созданная моим неудачным присутствием где-то рядом, — он не замечает, как железо в его голосе сменяется на очевидную дрожь. — Какого чёрта я делаю? Какого чёрта я что-то тебе объясняю? — внутри всё сжимается, сознание трубит тревогу, и Чарли срывается с места, практически спотыкаясь в попытке немедленно сбежать. Ритм ударов сердца подскакивает. Водянистая пелена заслоняет очертания квартиры. В ушах громыхает звук собственных шагов и пульса. Наверное, он выглядит жалко в глазах того, кому нет никакого дела до его эмоционального шторма, неконтролируемо вырывающегося наружу. Но Чарли находится в тот состоянии, когда не готов внять бесполезности своих стараний. Сознание в очередной раз возвращает его на четыре дня назад. Уитмор резко останавливается на месте, с силой прикусывает себе губу и... Каркас выдержки распадается без шансов на восстановление.
— Почему просто не сказать правду? — это не похоже на гневный возглас. Это вообще не похоже на что-то, что Кауффманн доводилось слышать в прошлых ссорах, с лихвой выпавших на их долю. Парень крепко сжимает кулаки, держа себя таким образом на ногах. — Всё что я тебя просил ‒ это правду. Да иди ты нахуй, Чарли, со своими ебучими чувствами! Иди ты нахуй со своими попытками наладить контакт! — если соседи ещё не вызывают бригаду спасателей, то они явно в процессе. Потому что вместо ора из него вырывается нечто, отдалённо напоминающее пронзительный скулеж щенка, которому отдавили хвост. — Собирай свои вещи и уебывай из этой квартиры, потому что срать я хотела на тебя, ебучий Чарли, — где-то на этой ноте его голос надрывается, а сопли перекрывают доступ к кислороду. Как славно, что рядом не было зеркала, и Уитмор не мог увидеть себя краем глаза. Последующие слова он пытается выговорить с той же силой в громкости. Увы, из него выходит лишь оспиший свист. — Да лучше бы ты выставила мои вещи наружу в первый же вечер, когда я тебе признался. Всё что угодно было бы лучше, чем та порция дерьма, которой ты меня кормила всё это время! — широкий всплеск руками. Земля отчего-то ходит ходуном, но Чарли Уитмор слишком далёк от реальности, чтобы осознать ‒ это его шатает, подобно рогозу на ветру. — Можешь не беспокоиться, я позвоню хозяйке. Я блядь тебе до конца года проплачу проживание, если тебе угодно! Потому что ты прекрасно знаешь почему я уехал! И будет очень здорово, если это хотя бы перестанет быть поводом для шуток, — речь становится совсем неразборчивой из-за всхлипов, соленых ручьёв и прочих составляющих развернувшейся истерики. — Всё! Ебучий Чарли больше не смеет тратить твоё драгоценное время. Наконец-то съебал! — разворот. Скорый рывок к двери. Уитмор дергает за ручку, но вдруг понимает, что последняя отказывается подчиняться и не проворачивается в его трясущейся ладони. По квартире раздаётся хлопок, напоминающий удар кулака об стену. Чарли падает лбом на холодную поверхность, переставая трепыхать преграду к полнейшему исчезновению. Силы кончились. Это финиш.

YOU SHOULD'VE TOLD ME IT WAS USELESS, THAT I WAS PRAYING EMPTY PRAYERS,
BUT YOU HOPPED IN YOUR CAR, PULLED OUT YOUR KEYS,
WHILE YOU WERE LEAVING, I WAS BEGGING GOD FOR YOU TO LOVE ME.
Чарли часто дышит. Неслышно, но по-кроличьи делает вдох за выдохом, не оборачиваясь на звук разбивающегося стекла. Беспомощно цепляясь за ручку, он стоит так ещё полминуты, прежде чем подрагивающие пальцы отпускают железку. Шаг назад. Юноша делает короткий глубокий вдох, стирая следы истерики тыльной стороной свободной руки. В состоянии ли он продолжать разговор, в котором его слова заведомо не имеют значения? Едва ли. Но сил бежать с импровизированного поля боя ещё меньше. Зачем? Всё, что могло произойти, произошло, и вряд ли дополнительная порция ледяного душа от Марины Кауффманн способна заморозить его ещё сильней. Когда звук шагов становится ближе, Уитмор разворачивается в сторону девушки, опираясь спиной о твёрдую поверхность. На всякий случай проводит ладонью по щекам, растирая соль красными пятнами. Уже не трясёт. Можно не бояться остаточных толчков землетрясения.
К сожалению, минуты не хватает на то, чтобы в полной мере восстановить его коммуникативные способности. Он смотрит настолько прозрачным взглядом, что самое время задуматься: есть там кто? Как бы ни хотелось увериться в обратном, есть. Где-то на третьем пальце Чарли наконец оживает, плотно сжимая побледневшие губы на очередном повторении имени Де Росси. Ни секунды удивления. Было бы странно, если учитывать тот емкий факт, что все проблемы с противоположным полом магическим образом включали в себя участие Тины с самого её появления в стенах университета. Челюсть бы упала, если бы Уитмор услышал что-нибудь резко противоположное.
Марина повышает тон, лицо Чарли не меняется. Пожалуй, ещё сильней окаменеть оно просто не могло. Пустое. Безжизненное. Тело. Каким-то образом умудряющееся хлопать глазами и слегка пошатываться от периодических нарушений личного пространства тычками в грудь и плечи. Попахивает знакомым ощущением беспомощности. Что ни сделай, всё станет в разы хуже. Наверное, потому Уитмор выбирает пассивное существование без каких-либо проявлений собственного присутствия. С отцом срабатывало. Вдруг здесь тоже прокатит?
В какой-то момент звук её голоса становится достаточно невыносимым, чтобы посильней стиснуть челюсть, отворачиваясь взором к растёкшейся по полу коричневой луже. Есть ли ему что возразить? Вполне возможно, но юноша решает опустить эту мысль раньше, чем расшатанный рассудок примется исполнять сиюминутный гневный позыв. В конце концов, даже громкий посыл ко всем чертям не находит болезненного отклика в груди. Да и кому он здесь поможет? Как показывала практика, чем громче были оры, тем меньше кто-либо их слушал. А у него нет запасного сердца, чтобы подставлять его на следующие залпы обвинений.
Квартиру озаряет громкий хлопок двери в спальню, и парень наконец-то закрывает потяжелевшие веки, еле слышно выдыхая. Мелкий шаг вперёд от выхода, к которому был прижат несколькими минутами раньше. Он растерянно оглядывается, не имея не малейшего понятия, что ему теперь делать. Ещё один шаг внутрь квартиры. Раздражающий скрип половиц заглушается неразличимой фразой, прилетающей вдогонку из-за стены. Уитмор всё ещё напоминает себе испуганного зверька, еле передвигающегося по периметру помещения. Словно каждое последующее движение может оказаться финальным. Но чувство ответственности заставляет его ступать уверенней, не кидаясь к выходу, как он пытался это сделать в самом начале. Он ведь не собирался доводить всё до градуса её истерики. Не собирался срываться, обнажая тонкости своего шаткого мироустройства, не терпящего когда его сотрясали слишком часто. И уж тем более, не собирался сбегать, сбросив бомбу, как последний трус. Кажется, слишком много порушенных планов на один день.
Где-то на пути к комнате Кауффманн боковое зрение определяет брошенный на диване плед, который Чарли закидывает себе на плечо. Оказываясь напротив входа в спальню, замирает на пару мгновений, а затем медленно отпирает «защитный барьер». Молча проходит внутрь, останавливаясь напротив съёжившейся фигуры на кровати. Закусывая губу, Чарли стягивает с себя шерстяное покрывало, стопорится, а затем накидывает его на Марину. — Я скажу миссис Эддисон, что ты приболела, — приходится прокашляться посреди фразы, чтобы звучать достаточно ясно. Юноша разворачивается, доходит до порожка и... [float=right][/float] — Мне никогда не нужна была твоя девственность, Марина. Я не такой человек. У меня есть сестра, и я понимаю. Я знаю, как это важно, и не пожелал бы ни одной девушке наткнуться на мудилу, который воспримет это как очередную галочку выполненного квеста, — опираясь о дверной косяк, Уитмор смотрит на неё в пол-оборота. — И я действительно воспринимаю твои слова буквально. Поэтому когда ты говоришь мне, что у тебя есть чувства, а затем говоришь, что хочешь быть друзьями, я готов быть твоим другом. А когда вновь вспоминаешь о них и сообщаешь, что не можешь с ними справиться, то я готов ждать. Но я также не тот человек, который сможет спокойно наблюдать как то, что происходит между нами, начинает происходить у тебя с кем-то другим, — он оставляет жирную паузу, шагает наружу, начиная скрипеть дверью. Остановка. — И мне жаль на счёт Тины. Мы давно с ней не общаемся, и я не знал, что она живёт в нашем доме, и уж тем более, что будет что-то тебе доказывать, — он хочет что-то добавить, но осознание назойливого долбления по одной и той же шишке заставляет неслышно хмыкнуть и аккуратно закрыть дверь, метафорично взмахивая белым флагом. Вряд ли кто-либо из присутствующих хотел устроить второй раунд выяснения отношений. Он ‒ определённо нет.
Оказываясь в гостиной, Уитмор спешно тянется к мобильному, щелкает по имени учительницы и погружается в короткую медитацию над гудками на том конце провода. «Не бери трубку.» Чарли заглядывает под раковину, выуживая оттуда половую тряпку и совок. «Не бери трубку.» На полпути к месту взрыва осколочной гранаты парень замирает в позе смирно. Жмурится. «Не бери трубку.» В момент, когда он готов облегчённо вздохнуть, характерный звук нажатой зеленой кнопки отдаётся в правом ухе. Ощущение ледяного душа ‒ сколько можно?
— Миссис Эддисон, это Чарли, — голос вновь прорезается пугающим хрипом. Три чётких кашля. — Миссис Эддисон, я очень-очень извиняюсь, но Марина плохо себя чувствует. Она, — тянет последний слог, поворачиваясь в сторону захлопнутой двери в спальню, — Отравилась, — юноша раскрывает рот, однако многозначительный вздох, граничащий с приглушенным воем прерывает его попытку.
— Чарли, я же...
— Миссис Эддисон! — по-пионерски, — Я знаю! Я сказал вам и, — совок начинает беспокойно стукаться о коленку. Уитмор затихает, ловит воздух губами и продолжает, выдавливая из себя счастливые нотки. — Я обещаю вам. Конкурс состоится, и вам не придётся оправдываться за участников ни перед кем. Я когда-нибудь вас подводил?
— Это я уже слышала час назад, — тон подсказывает: оттаяла.
— Да! Да, вы совершенно правы. Но это не меняет того, что на конкурсе у вас будет полный состав готовых к победе. Я вас не подведу, — на всякий случай кивая пустоте, заключает Чарли. Сгибаясь в коленях, он принимается аккуратно собирать рассыпанные по гостиной осколки.
— Хорошо, Уитмор. Передай Марине ‒ пусть выздоравливает.
— Разумеется. До завтра, миссис Эддисон, — улыбка пошире, чтобы женщина услышала все грани оптимистичного настроя. В трубке раздаются гудки, и приподнятое настроение сметает под чистую. Не подведёт? Обещает? Юноша нервно качает головой, усмехаясь собственной самоуверенности. Впрочем, это вовсе не означало, что он не найдёт решения проблемы. Найдёт. Сдохнет, но найдёт. И судя по последним событиям, второй вариант был более вероятен. Рука тянется к куску разбитого стекла, на короткий миг парень теряет равновесие и вписывается пальцами в выпирающую часть.
— Чёрт! — дёргает покалеченной конечностью, встряхивая ей в воздухе. Гневный выдох. Уитмор поворачивает ладонь, уставляясь на три рассечённые подушечки, и устало падает на задницу, продолжая наблюдать за медленно текущей полоской крови. «Наверное, стоит найти пластырь.» Продолжает хлопать ресницами, как бестолковый сосуд без ненужной атрибутики вроде сознания. «Наверное, стоит.» Ведь некуда торопиться. «Наверное.»