And I want it and I want everything
But there was so many red flags
Now another one bites the dust
And let's be clear, I trust no one

К сожалению, далеко не всегда в жизни мы успеваем проконтролировать тот самый момент, когда всё идет не так. Отвечая согласием на приглашение профессора Кауффманна, Рона даже не  представляла, как сильно данная поездка может отразиться на её реальности. Разумеется, как и любая нормальная девушка(-студентка), она оценила нестандартность методов Кристиана в работе со своими пациентами, но последнее из беспокойств, что пришло бы ей в голову (кроме череды неловких моментов от совместного сожительства), так это пэнкейки с вареньем, размазанные по лицу профессора её руками. Скорее всего (в трезвом рассудке), она бы ни за что не согласилась на такую авантюру даже ради собственного исцеления, но, кажется, образ этого преподавателя давно действовал на Ру таким образом, что отказать было просто невозможно, даже если бы он позвал её в космос, не объясняя при этом цели путешествия.
В каком-то смысле, присутствие знакомого ей профессора Генри Нормана сыграло роль в роковой истории. Наивная, Ру не имела и малейшего понятия, что встретит ошалелое лицо в аэропорту, воспринимая такую компанию как часть успеха. В отличие от Кристиана, с Генри у нее были весьма устойчивые доверительные отношения, и кто бы мог подумать, что профессор Кауффманн талантлив настолько, что умудрится переплюнуть Нормана в своем дружелюбии к подопечным буквально за несколько дней. Надо признать, что ни одна беседа в кабинете не действовала на девушку в достаточной мере, чтобы она позволила себе раскрыться. Забавные случаи и колкие шутки не в счет, когда ты превращается в ежа при любой неловкой ситуации, не то чтобы сходить с ума на пару с психологом. Там на пляже, во Флориде, словно бы в другом королевстве, Рона вдруг почувствовала в себе силы быть собой впервые за долгое время. Наверное, она бы обязательно испытала чувство глубокой благодарности за очевидный прогресс, если бы не некоторые обстоятельства, которые несколько перебили общий эффект от поездки.
Впрочем, сложно сказать, что Рона испытывала именно сожаление, когда садилась в такси и смято улыбалась на прощание своему герою. Осознание происходящего в полной мере упорно не могло пробиться через толстый слой эйфории при мысли о Кристиане Кауффманне. Сложнее всего было в самолете, когда отнюдь не глупый Генри тонко демонстрировал свою осведомленность, мало разговаривал и сеял атмосферу натянутой тишины, что вызывало чувство всепоглощающего стыда, но, тем не менее, никак не влияло на желание назвать случившееся ошибкой. Уж слишком весело было пытаться не издавать звуков, когда Норман за стенкой безуспешно пытался понять, куда делись его спутники. По крайней мере, до тех пор, пока не зазвонил телефон.
Вопрос “что я натворила?” появился в рыжей голове ближе к вечеру. Как раз тогда, когда обычно она уже торчала на фейсбуке, в ожидании привычного диалога со своим ментором. Но если на краткую смс с ответом об успешности возвращения в стены университета, у Роны хватило сил, то к ноутбуку она так и не прикоснулась, нервно тыкаясь по углам общежития, чем сильно удивила свою соседку. (Обычно Ру до глубокой ночи пялилась в монитор лэптопа и что-то кому-то писала). Хорошо, что её сожительница никогда не задавала лишних вопросов, если видела, что Рона не очень хочет обсуждать какую-то тему. Впрочем, на этот раз всё выглядело несколько иначе, настолько, что Рона сама испугалась, когда ощутила крайнюю необходимость немедленно излить душу первому попавшемуся, но благоразумие взяло верх над женской сущностью, тем более у нее все равно не было лучшей подружки, которая могла бы придти в восторг от столь занимательной истории. Можно предположить, что отличница Рози Пембертон не побежала бы обнародовать такие новости, но, скорее всего, упала бы в обморок, вдруг узнав, что Рона Стиллер переспала с её любимым (самым квалифицированным и начитанным) профессором на курсе. Ру понимала, что, наверное, и  сама бы сильно удивилась, если бы кто-то из студентов сообщил ей по секрету, что на уикенд мотался на море со своим преподавателем так, будто бы это нормально. Будто бы каждый преподаватель берет своих студентов в личные поездки, не говоря о том, чтобы…
В момент, когда пути мысленных изысканий подходили к свершившемуся в снятом домике у моря, Ру зажмуривалась, и пыталась скрыть странное смешение паники со степенью крайнего удовольствия на своем лице, чтобы соседка не решила, что с ней что-то не так от слова совсем. Свои прежние попытки отрицать, что с Кристианом Кауффманном у её сердца большие проблемы, Рона, наконец, оставила в покое, но, как и стоило предположить, теперь перед ней возникла масса других сопутствующих беспокойств, вот только думать о них совсем не было сил. До тех пор, пока не наступил понедельник.
С самого утра всё шло не так. Ру зачем-то напялила на себя платье, и уже у выхода поняла, что это действие может иметь прямое отношение к минувшим каникулам, так что решила переодеться, несмотря на то, что это привело к опозданию на пару. К несчастью, это была пара Кристиана, но испытать весь стыд мира было бы лучшим исходом, чем лицезреть реакцию bounty на изменения в облике, которые он не преминет соотнести со своим присутствием в её жизни.
Привычные кеды (те самые, что были оценены по достоинству на пляже), и собранные (принципиально) в хвостик яркие волосы в купе с опущенными глазами – всё, с чем довелось столкнуться Кауффманну, когда “опоздавшая” виновато вползла в аудиторию “по стенке”. После всего, что между ними было, Ру лелеяла тайную надежду на то, что это опоздание уж как-нибудь не войдет в историю и не будет использовано против неё на зачете. Из-за этого примерно половину пары девушка провела с неловким ощущением, что теперь Кристиан совершенно точно решит, будто бы она решила воспользоваться новой плоскостью их отношений, и теперь будет опаздывать везде и всегда. Вторую же Ру отчаянно пыталась избавиться от ощущения, что каждый в этом зале является Эдвардом Калленом и может легко прочесть её мысли о том, что между одной студенткой и этим прекрасным преподавателем что-то было. Стиллер могла поклясться, что если бы эта пара продлилась хотя бы на минуту дольше, она бы просто свела себя с ума ворохом страхов и переживаний. Надо ли говорить, насколько незаметной тенью девушка пыталась прикинуться, когда выскальзывала из аудитории?
Впрочем, на фоне того, что предстояло пережить в дальнейшем, пытка в аудитории выглядела весьма приемлемой ценой за веселые выходные. Как бы ни так. В голове Ру красным светом подсвечивалось время, на которое был назначен очередной сеанс психотерапии, вот только на этот раз встреча не вызывала обычного волнения от самого факта. К моменту, когда студентка прикоснулась к ручке заветной двери, её колени дрожали так, что даже странно, как ей удалось сохранить выражение полной адекватности, оказавшись по ту сторону стены. – Hi, - Вырвалось негромко, стоило прикрыть за собой. Она хотела исправиться на более формальный тон приветствия, но в последнюю секунду успела прикусить себе язык, потому что так только усугубила бы собственную глупость в глазах Кауффманна, а с некоторых пор это был главный страх девушки. Да-да, несоответствие происходящего собственным представлениям слишком уж бросалось в глаза. На фоне Кристиана Ру чувствовала себя несмышленой малолеткой, не способной проконтролировать поток дурацких эмоций относительно ситуации, за что ей было жутко стыдно. Она бы с удовольствием испугалась нахлеста реальности и не пришла сюда вообще, но попытки доказать свою адекватность взяли верх над подростковой глупостью в кои то веки.
Подавив в себе вопрос “should I lock the door?”, Рона заставила себя дотянуть на ватных ногах до чудесного кресла и почти как ни в чем ни бывало плюхнула рюкзак на пол рядом. Растягивая секунды, она понимала, что перед смертью тут уже не надышаться. Собственное сердце пребывало в состоянии близком к тахикардии весь последний час, так что если Кристиан услышит, как оно рвется наружу, она совсем не удивится. Устраиваясь поудобней, Ру выпрямила спину и нервно скрестила руки в замок, перед тем как впервые за день посмотреть своему беспокойству прямо в глаза. Секундная смерть и чудесное воскрешение окатили тело панической дрожью с ног до головы. Стиллер оставалось помолиться, чтобы вселенная не начертила на лице всё то, что промелькнуло в её голове в  момент, когда их взгляды пересеклись. Замкнутое пространство прямым образом влияло на самочувствие, так что пришлось разжать хватку и приняться натягивать рукава кофты на кулаки, чтобы хоть как-то скрыть дрожь. Неловкая пауза повисла в пространстве, и прежде, чем вежливый Кауффманн решит разрядить обстановку какой-нибудь интересной репликой, Ру поспешила открыть рот:
- I think we should talk about what had happened. – Она откашливается, стараясь замазать следы подступающей к горлу паники, но желание продемонстрировать свою сознательность побеждает. – Not literally. – Рона отводит глаза. Собрать мысли в кучу не просто, особенно, когда где-то в животе вдруг образуется рой противных бабочек - но бороться с ними было сложнее всего теперь. – Хотела сказать, I'm okay, really. – Убивать несчастных так своими руками. – I mean, it was my fault because I provoked you. You should be noticed that I had been doing it on purpose since the first time we met. - Внутри что-то неприятно переворачивается и бабочки, действительно, затихают на время. -  Not literally. - Изнутри вырывается смешок и Рона улыбается, стараясь выглядеть все той же открытой для разговоров на равных собеседницей, но затихшие в ожидании вердикта бабочки в животе опровергали достоверность образа в полной мере. Приходится найти в себе силы вернуть взгляд на место. - Я никому не скажу, даю слово. Но если ты откажешься от занятий со мной по личным причинам, я пойму. - Главное правильно намекнуть.

See this heart
Won't settle down
Like a child running
Scared from a clown
I'm terrified
Of what you'd do

Напряжение в пространстве нарастало с каждой секундой, несмотря на то, что Роне все же удалось побороть чувство паники, пробивающее худенькое тельце изнутри. Она никогда не оказывалась в таких интересных обстоятельствах, и это был тот случай, когда можно от души поблагодарить вселенную за отсутствие всякого опыта на этом поприще. Как ни крути, Стиллер бы не хотела когда-либо еще (в прошлом или в последующем) вновь испытать всю гамму чудесных ощущений “того неловкого момента”, когда ты умудрился переспать с собственным преподавателем и абсолютно не соображаешь, что делать с этим достижением дальше.
К счастью, вселенная послала рыжей голове именно тот вариант partner in crime, который, судя по всему, и в отличии от нее, был в курсе глубинного смысле вещей, которые беспокоили трепещущее сердце. Не то, чтобы она не хотела спросить о многом прямо, но, природное чувство скромности взяло верх над непрекращающейся игрой в “кто кого”, хотя, в конце концов, угроза очередной маленькой смерти отступила, стоило Кауффманну открыть рот, чтобы ответить.
В момент, когда его лоб покрылся этими многозначительными морщинами, у Рона сжалось и замерло сердце.
“Не изменился!”. Первый бешенный удар сердца приходится на едва заметный выдох, с которым наружу выталкивается ком копившегося страха. Она ведь, действительно, боялась, что на месте знакомого ей во Флориде веселого и беззаботного герра вдруг окажется незнакомый ей серьезный мужчина, посыпающий голову пеплом от осознания свершившегося. Странное и весьма коварное ощущение того, что они с Кауффманном знакомы вот уже много лет, и он является ей самым родным человеком на свете, выглядело весьма обманчивым в стенах этого кабинета; в тесных рамках неприветливой реальности университета Чикаго. Тем более, что в последние несколько лет жизнь отнюдь не скупилась на неожиданные повороты событий, и Рона, должно быть, слишком привыкла ожидать чего-то выходящего из ряда (или из окна) вон, чтобы в ответ на ожидания реальность обернулась простым нажатием кнопки чайника.
Девушка даже не заметила, что не проронила ни звука до тех пор, пока мужчина произносил важные слова. Только нервно дергала рукава, понимая, что выдает себя с поличным, ведь перед ней не просто объект сильной симпатии, но и прямая угроза целостности нервных клеток, способная разглядеть каждую лишнюю эмоцию точно бы под микроскопом. Нарушение целостности границ внутреннего мира всегда пугало Рону до нельзя.
Но он ведь, понимал?
От чего она пришла сюда, несмотря на то, что в кипке бумаг, что хранились в его шкафу, черным по белому была прописана эмоциональная нестабильность, грозящая перейти в состояние панической атаки. Отчего строила из себя взрослую, адекватную женщину, являясь между тем сущим ребенком, едва ли способным усидеть вдалеке, когда магнит её новой вселенной всеми силами притягивал Ру на новую орбиту, грозя оторвать кусок души, стоит отдалиться, даже на мекнуть на то, что это может случиться.
Так быстро? “Ты влюбилась в него так быстро?” Она успела задать себе этот вопрос уже десять тысяч раз, пока тыкалась по углам общаги на выходных, изображая вид бурной деятельности, чтобы просто не сойти с ума от головокружения и хоровода приставучих бабочек в животе при мысли о Кауффманне. Наверное, это неправильно, даже глупо, но неправильность только усиливала эффект прилива счастья, когда в конце концов Стиллер осознала, что все происходящее не плод её богатой фантазии. К горлу тут же подкатывает новый ком, но на этот раз он не отдает горечью и страхом, потому что за все время, что они с Кауффманном были знакомы, Рона не могла вспомнить ни единого раза, когда Кристиан ей лгал. Зачем ему было лгать сейчас? Образ демона искусителя с трудом вязался с восхвалителем классных кед, и с трясущейся интонацией голоса, которой он пытался привести её в чувства там, на пирсе. Тем не менее, здесь в Чикаго все стало не таким простым, как могло бы показаться на первый взгляд.
Девушка беспокойно проглатывает эмоции вновь и вновь, старательно давит в себе все то, что выпирало наружу во время их поездки. По непонятным причинам она стала опасаться показаться слишком открытой, и, что самое странное – чувство скованности теперь правило парадом. В результате, на важное (!) признание, Ру только кивает головой несколько раз и прикусывает губу, оставляя небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями – угол стены напротив кажется таким занимательным. От телодвижений Кауффманна на боковом плане хочется дернуться и убедиться, что ничего не идет не так, пока она не может увидеть. “Да что не так с тобой??”
- Нет, спасибо. – девушка даже магическим образом перестает быть каменной, когда оглядывается мельком через плечо, чтобы выглядеть достаточно уверенно в искренности своего отказа. Трудно убедить себя, что это просто предложение о чае, когда в голове кадр за кадром проносятся воспоминания из недавнего прошлого. Признаться, в какой-то момент Роне даже показалось, что она была пьяна, раз ей удалось чувствовать себя настолько раскованной в обществе Кристиана, потому что то, что происходило с ней в данный момент, не имело ничего общего с тем, что она лихо вытворяла во Флориде. А ведь ей только что…
- Я бы хотела извиниться. – Наконец, ей удается прекратить теребить все, что попадалось под друку. На место минутного облегчения от отсутствия перспективы быть тайной любовницей герра приходит странная тишина. Стены кабинета сужаются, а сердце никак не хочет прекратить свой беспокойный бег, отдавай эхом в барабанные перепонки. “Ничего такого не происходит”. Рона пытается успокоить себя и избавиться хотя бы от ощущения мелкой трясучки, ведь еще пять минут назад она была уверена, что всё, что ей нужно в этой жизни – получить весомое доказательство, что она что-то значит для Кристиана. Рона тянется пальцами к выбившейся пряди волос и прячет её за ухо, опуская глаза. – Мне не стоило так глупо себя вести в присутствии твоей… подруги. – Тонкий намек призрачного недоверия к персоне Марины, кажется, окончательно поселился в голове Ру. - Не то, чтобы я поступила по-другому, будь у меня шанс, просто…. это было не очень умно. – Собственный голос будто бы звучал откуда-то со стороны. И в этой странной, незнакомой себе же манере разговора Стиллер никак не могла найти себя. Сильнее вжимаясь в кресло, но в то же время отчаянно стараясь выглядеть так, будто бы это вполне обычный диалог с Кауффманном. Признаться, выходило скверно:
– Марина чудесно танцует. - Откашливается.
Шумный выдох, и хитрый план вести себя “как ни в чем ни бывало” диктует Роне, что пора бы сдвинуться с места, чтобы не выглядеть зацикленной на данной теме. Она чуть приподнимается на кресле, дотягиваясь руками до папки с личным делом, и тут же вспоминает еще кое-что очень важное. – Кстати, я опоздала сегодня. – Многозначительная пауза должно была привлечь пристальное внимание собеседника. Рона опускается в кресло, перебирая пальцами ворох сшитых один к одному листов, хмурясь. – Если ты подумал, что я позволила себе это, потому что… - Мысль обрывается и Стиллер эпилиптически дергает головой, будто бы хочет стряхнуть себя с себя. – Этонетак. Я… я… не проспала нет, я… – Поток бессознательных отговорок рождается и гаснет, оставляя в голове лишь смутную кашу. – Соседка меня чуть в комнате не заперла. Такого больше не повторится. - Дергает кистью, но уже не находит сил, чтобы повернуться и посмотреть на Кристиана достаточно прямо. Почетное место в топе любопытных деталей интерьера занимает угол стола – стену она уже разглядела, как следует. Зачем-то взятое собственное личное дело, пожалуй, во всей красе приняло на себя приступ безмолвной истерики, локализовавшейся где-то внутри. Размышляя о том, как произойдет эта встреча, Рона, кажется, представила все возможные варианты развития событий, среди которых были воистину страшные вещи, но то, что происходило с ней сейчас так и не пришло в рыжую голову, даже жаль. Вопреки контексту услышанного, Стиллер, кажется, так и не выразила встречных симпатий наглядно, хотя её беспокойство на этот счет должно было подразумевать наличие оных, и, тем не менее… Будничный тон уверенно бомбил окружающее пространство, что, увы, абсолютно не влияло на паническое метание бабочек внутри. Кажется, она была готова обсудить все, что угодно, лишь бы не думать о некоторых вещах. Не думать вообще. В её жизни никогда не встречалось взрослых самодостаточных мужчин, которые смотрели бы на Рону Стиллер как на представительницу женского рода в целом, не то, чтобы заявлять о каких бы то ни было намерениях в её адрес. В каком-то смысле поведение Кристиана вызывало некоторую степень недоверия, но что-то подсказывало, что лучше не сообщать ему об этом вслух. По крайней мере, не сейчас. Но чем тогда им заниматься в этом кабинете, если даже сам психолог теперь не уверен в правильности некоторых обозначений? Где-то здесь Стиллер просто поджимает губы, и замечает, что уже некоторое время прижимает замученную папку со списком недугов к груди. Странно ведет головой в сторону и не успевает предотвратить момент катастрофы. - What is wrong with you???... It's just...me - непонимающий встряс головой, она резко выставляет папку вперед - I SWEAR you don't have to feel kind of special responsibility for fuckin' this - Внезапно, все копившиеся эмоции разом вырываются наружу, Рона нещадно тыкает пальцем в толщину обстоятельств и обнаруживает главное противоречие, что терзало ее все время с тех пор, как они познакомились. Она не понимает. Искренне не понимает. Разве мог такой мужчина как Кауффман...?
????

Несмотря на стойкое ощущение отсутствия логики в течение череды происходящих событий, в душе Роны все же хранилась тихая надежда на то, что каждый следующий всплеск её эмоций не спровоцирует еще больший пиздец. Хотя бы потому, что она уже усвоила один достаточно понятный урок, что преподнесла ей жизни – всегда есть, к чему стремиться.
Впрочем, в список стремлений не входил сердечный приступ Кристиана, так что, выпалив свои недоумевания по поводу поведения Кауффманна, Роне оставалось лишь надеяться, что слово “fucking” со всеми гранями его многозначности не травмирует психику консервативного немца. По крайней мере, не слишком сильно. Увы, но у Роны не были ни единого шанса насладиться полнотой момента реакции на отдельные детали, потому что она сама не ожидала от себя таких откровений. И ведь собиралась же промолчать! Молча принять существование каких-то намерений Кристана в свой адрес, а потом терпеливо дождаться, когда время (которого, благо было предостаточно, если учесть обстоятельства их сосуществования) расставить все по местам. Во Флориде ведь получилось.
Растерянно цепляя взглядом фигуру Кристиана, Рона проглотила немое осознание собственной глупости почти мгновенно. По телу прокатился разряд электричества, но на этот раз её, действительно, шибануло током, не оставляя и следа колкой романтики, потому как перекошенное морщинами недовольства лицо герра не предвещало ничего безопасного (и безопасность в данном случае зачастую никак не связана с прямыми угрозами личному здоровью).
Несколько обрывающихся попыток ответить заканчиваются многозначительным обращением в Всевышнему, в которого Кристиан, как Роне удалось узнать из их познавательных бесед на фейсбуке, не верил от слова никогда. – Уверовал? – Мелькает с тут же погасшим энтузиазмом, когда Ру вдруг понимает, что происходит что-то неладное. Фигура Кауффманна, проворачивающая замок в двери, а потом резко берущая курс на её кресло (читать: крепость) – вот что заставила её на секунду впасть в состояние растерянности даже круче, чем шутка про то, что было бы при полной аудитории студентов. Рона даже опасливо дергается на месте, но через считанные секунды понимает, что в её руке оказывается ключ от темницы, а по телу пробегает ток от прикосновения, на этот раз привычно щекочущий нервные окончания до мурашек. Растерянно поднимая голову, Рона непонимающе ведет головой, но оставлять её здесь с тысячью нерешенных вопросов, явно не то, чего можно было добиваться, запирая комнату изнутри. Нетерпеливо пронаблюдав, как Кристиан швартуется у шкафа, Рона зажала ключ в ладони и притихла. – I’m sorry – Срывается едва различимо еще до того, как Кауффманн откроет рот. Она даже не поняла за что именно сейчас попыталась попросить прощения: за очередную, вываленную на него глупость или за момент с дверью, когда в очередной раз переоценила способности Кристиана в вопросе игры на нервной системе.
Коротким кивком она обозначила свое понимание первой части услышанного, но так и не смогла поднять глаз, продолжая нервно крутить несчастный ключ в ладони – чем бы дитя не тешилось. Внутри себя Ру справедливо решает, что Кристиан уже давно заслуживает получить свою ответственность, хотя бы потому, что за все время их достаточно тесного общения как с ложью, ни разу не разочаровывал. Поднять взгляд Рону заставляет собственное имя, звук которого автоматически вызывает такую реакцию. Она почти приготовилась слушать дальше, и даже почти успокоилась, подумывая извиниться еще разок тут же, но вопреки всем возможным ожиданиями от момента, услышала то, что услышала. Как хорошо, что ей все таки удалось освоить тот самый урок о невозможности худшего, в противном случае она могла бы просто скончаться в этом месте от гаммы эмоций, что моментально окатила тело с головы до ног мутной пеленой жара. “Это было бы слишком даже для твоей фантазии”. Проносится в голове, и Ру замечает, как сильно сжала ручку кресла, что затекли и побелели пальцы. Кристиан пытается пошутить, наверное, как всегда достойно завершая свою часть, но что делать ошарашенной собой, горе-дебютантка еще не придумала. Импровизация никогда не была её коньком, и в данном случае, услышанное, делало её жизнь одной большой импровизацией, и вот тут уже становилось, действительно, страшно. Не за себя – за Кристиана.
На забавно округленные глаза не поступает никакой ответной эмоции.
Рона отворачивает голову к окну, напряженно стягивая брови на переносице. Вдох-выдох. Вдох-выдох. “Ты хоть сама с себе это объясни”. Она понимает, что, должно быть, думала об этих его словах гораздо больше положенного и даже больше нормального, но это не значит, что после всего, что Роне довелось пережить за последние полгода, она готова принять чистую реальность вне своих фантазий о своем преподавателе. Реальность, в которой существует не только желаемое, но и то, на что повлиять можно далеко не всегда. – Это не просто бумажки, - Она выдыхает едва заметно, ощущая, как туго зажатый в ладони ключ делается горячим и влажным от потеющей поверхности кожи. – Это история болезни. Список недугов, толщина обстоятельств, величина ущербности, называй, как хочешь, но это имеет значение,  – Резко поворачивая голову в нужную сторону, Рона замирает. Волна депрессии никогда не казалась ей худшим побочным эффектом душевного расстройства на фоне приступов паники, но именно сейчас, глубоко внутри девушка понимала, что было бы лучше, если бы она забилась в безумном припадке, чем превращалась в аморфное нечто в самый неподходящий для этого момент. Но что сюда подходило? Слезы облегчения, приправленные крепким объятием? Тень стеснения с выражением полным восторга обожания? Увы, в данном конкретном случае, она никак не могла обрадоваться в достаточной мере, потому что тоже испытывала сильные чувства по отношению к человеку, стоявшему напротив. Именно поэтому. – Не надо на меня так смотреть, Кристиан, я знаю, о чем говорю. – Приходится отвести глаза, чтобы не выглядеть слишком жалкой, но, признаться, каждый раз, когда история повторялась, Рона жалела себя в режима нон-стоп – привычка. – Сначала тебя цепляет детская непосредственность и чувство легкости от общения, та самая детская непосредственность посреди застойной реальности. Затем ты начинаешь понимать, что хочешь заботиться об этом седьмом чуде света, спасти его от целого мира, но, в конце концов, бывает только один результат: тебя испугает то, к чему ты придешь в итоге. – Рона многозначительно качает головой, выдыхая тугим смешком без тени иронии – И я ни сколько не сомневаюсь в твоих намерениях с желанием взять на себя ответственность за поступки, просто… - Протягивает руку, роняя ключ на стол – теперь не она должна задыхаться. Проблемы с восприятием реальности и самооценкой отмечены среди других прочих, так что прежде, чем в очередной раз не понять чего-то, Рона надеялась, что Кристиан пересмотрит свои взгляды на важность некоторых деталей. – Я это уже слышала около месяца назад. Не от тебя, как ты понимаешь. – В голове всплывает до боли знакомое лицо. – И на данный момент у меня нет никаких оснований быть уверенной в чем-либо, прости. – В груди сердце больно сжимается, вызывая отвращение к самое себе. Легкая игра на волне сильных эмоций подошла к концу одним неосторожным движением и, пожалуй, винить за это стоило только саму себя, как и за то, что не вышло подготовиться к такому повороту событий. – Would you mind if it’s me, who wanted no responsibility? – Сердце в груди делает кульбит, но Рона вдруг оживляется,  улыбается самыми кончиками губ и заглядывает Кристиану в глаза. – I mean, no responsibility with some privileges. – Рона выставляет руку с ключом вперед. – Take your recponsibility. - Она даже не старалась, чтобы, действительно скрыть, витающее в пространстве "give me my privileges".

Сердце рваными ритмами отбивает такт панического отчаяния. Провести два мучительных дня с липким страхом невозможности счастливого будущего, чтобы оказаться той, с чьей подачи этот страх станет реальностью? Серьезно, Ру? Прохладная дрожь, переходящая в нестерпимо-душную трясучку полностью завладела тельцем, сидящим в кресло примерно к концу монолога. Что он ответит? Как отреагирует на сущую глупость, что только что сморозила Стиллер? “Не уж то ты думала, что мистер герр кинет стол?”
Когда на лице Кристиана образуется мягкая полуулыбкам, все вокруг погружается в немоту. На несколько секунд Рону будто бы оглушает отсутствием всякой связи с адекватной реальностью. Кристиан отвечает, что он не будет против, а Стиллер уже готова посыпать голову пеплом от собственной глупости, но если в эту минуту в этой комнате появится Дамблдор с маховиком времени, девушка точно знает, что не сможет изменить ничего в этой печальной истории, написанной небрежно на  чистовик. Она бы все равно испугалась. Снова и снова крутила в голове все возможные перспективы среди которых обычно доминировали пессимистичные варианты завершения поэмы. И, может быть, где-то глубоко внутри Роне искренне хотелось верить, что Кристиан Кауффманн “тот самый” человек, который сможет удержать её от падения за борт при малейшей угрозе кораблекрушения, но память о былых неудачах каждый раз оказывалась сильнее. Но, разве не за этим она здесь? Разве не от этого он должен был вылечить её? Вот только, сможет ли теперь?
В горле образуется ком отчаяния. Рона ежится в кресле, оказавшись вновь пронизанной узелками тока, стоит ему протянуть руку за злополучным ключом, который они тыкали друг другу, чтобы проверить, есть ли в этой комнате желающие запрыгнуть в шлюпку и избежать печальной участи. Не оказалось. Жаль, что спасательных жилетов осталось в количестве одной штуки, и Рона Стиллер успела натянуть его первой из детского, эгоистического инстинкта самосохранения, искренне полагая, что Кристиан справится без. Искренне полагая, что в последний момент, сможет воспользоваться им по назначению, а не просто останется растерянно прижимать его к груди, чтобы в конце концов прыгнуть океан следом за ним в случае неудачи.
Слова, сказанные мужчиной, далеко не сразу долетают до осознания. Немота целой вселенной оглушает, оставляя лишь неровное биение сердца, атакованного по всем фронтам. Все больше от непосредственной близости объекта всех беспокойств, но думать об этом Роне категорически не хотелось. Она не могла разобраться, почему.
- You don’t have to be sorry, - Вылетает еле слышно. Губы дергаются в чуть более мягкой улыбке, но Роне кажется, будто кто-то тянет уголки за невидимые завязочки, потому что в здравом уме и памяти она не могла бы улыбаться, ведя такой разговор с человеком, который способен довести её до беспамятства одним поцелуем. – Всё идет, как идет, - Добавляет растерянно, когда замечает, что фигура Кристиана начинает движение вперед. За несколько секунд, которые его рука преодолела расстояние до её ладони, её бросило в жар и холод несколько раз, в горле пересохло, а сердце затарабанило о  ребра еще быстрее. Так быстро, что Кристиану не понадобилось бы никакого детектора лжи, дабы проверить горе-пациентку на предмет обмана. Стоит приложить ладонь чуть левее от солнечного сплетения.
Едва уловимый, тихий выдох волнения сопровождает траекторию, по которой тельце Роны движется навстречу Кауффманну. Уверенность этого неожиданного жеста в один прием убивает все возможные попытки предотвратить сближение, но как в случае с неизбежностью ошибочных решений, невозможной была бы попытка не позволить мужчине сделать то, что он делает. Что-либо вообще. Одного прямого взгляда в глаза было достаточно, чтобы посеять дезориентацию в одной рыжей голове. Вопрос достигает рассудка, но снова ответная реакция опаздывает на несколько секунд. Рона смущенно улыбается, не  в силах скрыть свое смятение от неожиданного жеста. – Разве что о психическом здоровье профессора Генри Нормана. Он в порядке?– Улыбка делается шире, но с актом соблазнения этот порыв имеет мало общего. Внутренняя паника вырывается наружу каким-то нездоровым блеском в глазах, но ладони сами находят свое привычное место, опускаясь сначала на плечи мужчины, а затем оказываются на плачах, откуда совсем просто достать до теплой шеи самыми кончиками больших пальцев. Бам-бам-бам. Дыхание делается прерывистым и это легко заметить невооруженным глазом. Глупо скрывать то, что рвется наружу необъятным потоком бесконтрольных чувств по отношению к человеку напротив. Внутри крутится фраза, должная сообщить по поводу ощущений насчет этих двух дней его отсутствия в её жизни (не важно, по чьей вине), но язык делается пластмассовым теперь, когда она позиционировала себя как достаточно независимую от хаоса сильных привязанностей. “Какая же ты идиотка, шатзен”. Рона делает полшага вперед, частично прилипая к телу Кауффманна из-за его интересного положения. На самом деле, судьба Генри Нормана, ставшего незапланированным свидетелем некоторых вещей, волновала её сейчас меньше всего на свете. Но из-под полуприкрытых век Рона смотрит Кристиану в глаза в ответ, ожидая ответа на свой никчемный вопрос. И в минутной паузе чувствуется её немая благодарность за решение проблемы с трудностью приближений. Она бы так не смогла. Она вообще ничего не может без его помощи. Веки тяжелеют окончательно. Рона не замечает, как оказывается опасно близко. – Пожалуйста, внеси эту часть в список обязательных процедур в программе по оздоровлению моей личности.  - Кто-то дергает ручку двери кабинета. Рона издает шкодливый смешок, еще уверенней приподнимаясь на носочки, чтобы осторожно поцеловать Кристиана в уголок губ, опасливо замирая в пространстве, чтобы проверить, позволено ли ей так себя вести в стенах этого кабинета. – Это ведь не слишком безрассудно для твоей ответственности? - Хорошо, что такие моменты отбивают всякую необходимость думать, потому что думать о содеянном Роне хотелось бы меньше всего на свете. Вдвойне проще, когда три заветных уже достигли обеспокоенного слуха. Осталось побороть собственный идиотизм.

Происходило что-то странное, и Рона никак не могла разобраться в гамме собственных ощущений; одна эмоция прилипала к другой, образуя сумасшедший микс из реакций организма, и в определенной степени это сильно мешало работе головного мозга. Например, информация о Генри, которая могла бы стать поводом к забавному диалогу, уплывает в небытие, стоит Кристиану поцеловать её в ответ. Коротко, но весьма впечатляюще, судя по мурашкам, что передернули лопатки. В какой-то момент Рона просто ожидает привычного и весьма неплохого сценария, в котором вовсе не нужно болтать, но Кауффманн чинно отстраняется, а его попытка завязать беседу оказывается не слишком успешной, по крайней мере, об этом говорит выражение лица Ру. Сначала, она решила, что он весело подкалывает насчет первой лекции после Флориды, но нет, на месте Флориды, видимо, должно быть несколько иное существительное. “Серьезно? Ты серьезно спрашиваешь это у меня?” Дергает бровями, давится куском воздуха. Даже дергается в сторону, на жалкий миллиметр, который только может позволить себе, чтобы в очередной раз не разрушить еще один карточный домик и бесконечных попыток создать прочную почву для нормальной беседы. Правда, в такие моменты, Стиллер искренне начинало казаться, что “нормальной” беседы здесь жаждет только она одна, а Кристиан и без того чувствует себя прекрасно, сколь бы не ловкой не оказывалась сиитуация. – What?... – Выдыхает девушка с нескрываемым удивлением, которое плавно перетекает в недовольство по мере осознания услышанного. Задранная бровь в сочетании с ухмылкой никак не способствуют её успокоению, и моментально превращаются в маленькое комбо, способное причинить серьезные разрушения в радиусе этого кабинета. Бам-бам-бам. Рона не успевает проконтролировать себя, когда тут же вскидывает ладошку вверх и шлепает мужчину по лбу. Не сильно, но с чувством нескрываемого возмущения. – Why do you always do that? – Тень коварной соблазнительницы профессоров ускользает в закат. На смену ей приходит задыхающееся эмоциями рыжеволосое существо, не имеющее никакого отношения к той коварной стерве, предложившей секс без обязательств. Два округлившихся глаза сверлят лицо Кауффманна из-под полоски сбежавшихся к переносице бровей, а мысли уходят куда-то в сторону выставления достойной оценки за порчу сакрального момента. Да-да, всё именно так, вот, зачем он сделал это только что? “Опять этот недоумевающий взгляд!” – Дай угадаю, опять не понимаешь, о чем речь? – Непроизвольно, Рона отрывает руки от Кауффманна и не замечает, как опускает ладони ему на колени, интуитивно придерживаясь, чтобы не свалиться от чрезмерных телодвижений. – У тебя вообще совесть есть?? – Интересуется с тенью строгости, зачем-то наклоняясь вперед. И даже ожидаемая перемена выражения лица собеседника не способна остановить этот асфальтоукладчик. Рона не сразу может осознать, что именно заставило её почувствовать то, что она почувствовала, но негодование не спрашивало причин, расползаясь по участкам организма, и толкало на странные поступки. Ладонь еще разок пинает Кауффманна, на этот раз в ту самую коленку, на которой лежала. – Дело вовсе не в личном, Кристиан. Мне 22, тебе 37, ты мой профессор, я твоя студентка. Вполне нормальная ситуация, да??? Конечно, Флорида изменила некоторые условности, но от этого ты не перестал быть привлекательным взрослым мужчиной не по масти закомплексованной малолетке, вовсе не напоминающей женщину мечты. И ты это знаешь тоже! Ты прекрасно знаешь, как заставить меня умирать от неловкости! И вот ты сидишь здесь, на этом гребанном столе, зная, что такое твое раскованное поведение при запертой двери вызывает у меня определенные эмоции, но всё равно добиваешь вопросом о том, что я чувствовала, сидя в аудитории на твоей лекции после того, как мы переспали? Ты серьезно???? – В момент финала этого эмоционального монолога, Рона почувствовала, что над её рыжей головой закружилась кучка видимых знаков вопроса. Откуда-то изнутри забил фонтан непредвиденных ощущений. От холода до жара, от возмущения до щиплющего раздражения, переходящего в чувство стыда за такой контраст с тем, чем бы она хотела быть, вместо того, во что превращалась на глазах. – Или это такой психологический прием от противного? Быть может, мне тоже стоит изъясняться с тобой подобным образом, bounty? Напомнить, что тебе целых 37, и ты почти годишься мне в отцы, а спать с папочками занятие достойное 7 круга ада? Отметить, как сексуально ты произносишь мою фамилию на немецкий лад, и как тщательно пытаешься не сделать этого посреди аудитории?? Расскажешь мне, что чувствовал в этот момент, Крис??  -  В довершение своей речи, Рона хлопает (накрашенными) ресницами, а потом в секунду меняет выражение своего лица и громко фыркает, но на удивление, не отстраняется ни на миллиметр, только обиженно отворачивается к окну, являя собеседнику свое истинное “я” в виде трясущихся ладоней, не заметить которые было просто невозможно, так как тряслись они на коленях Кауффманна. С губ резко срывается – Я люблю тебя. Доволен? - Ру не замечает, как хватается пальцами за складку на штанине и начинает дергать ткань во все стороны света. Ей все же хватает сил, чтобы повернуть лицо и посмотреть Кристиану в глаза, задирая подбородок. - И пусть моя выдержка не стоит и гроша, это ничего не изменит, так и знай. Я должна убедиться, что ты не совершаешь ошибку. А ты совершаешь. - В конце взгляд становится мягче, Рона виновато опускает голову вниз. Конечно, она знала, что он хотел убить её примерно с того момента, как выдала это нелепое предложение про секс без обязательств. Ровно так же, как знает, что сейчас он обязательно сделает это.
Но, кажется, парой минут назад, чья-то истерика, наконец-то, нашла выход и даже как-то немного полегчало.

Рона понимала, что рано или поздно, этот поезд должен был тронуться с перрона взаимных провокаций и ненавязчивого флирта.  Так или иначе, в подобной ситуации (к созданию которой Кауффманн приложил свою руку, когда взял рыжее недоразумение во Флориду), делать вид, что все осталось на своих местах, очень и очень глупое занятие. А еще бессмысленное, потому что в кабинете присутствовал Кристиан Кауффманн. Но каждый раз, затевая ход каких-либо событий, Рона забывала брать в расчет фактор его влияния на ситуацию одним своим наличием на фронтах этой войны. В том, что на данный момент Ру сидела в глубоком окопе, не было никаких сомнений, потому что вот уже несколько лет подряд, все, что происходило по ту сторону баррикад, вызывало в Стиллер панический страх и отчаяние. Никто ведь не думал, что этот раз будет исключением?
Опасаясь реакции, она сделала два шага назад, позволяя профессору подняться с насиженного места и прогуляться по комнате. Его вопрос, как и полагается, стал очередным нервирующим фактором, но после тонкого замечания про “that’s my face” Роне стало понятно, что следом можно ожидать “that’s my brain”, потому что иного объяснения этой настойчивости в вопросы вытягивания самого сокровенного изнутри она найти так и не смогла. Дернулась в сторону, но тут же мысленно пригвоздила себя к полу – Too personal, - Недовольно и глухо вырывается изнутри вместо ответа на вопрос о причинах её реакции. Впрочем, надежды на то, что после бури Кауффманн вдруг возьмет и не вернется к этой чудной теме, не было от слова “совсем”, но Рона предпочла подумать об этом “завтра”.
Признаться, в достаточно неожиданной и спокойной реакции на произошедшее недоразумение, Рона увидела противный немецкий педантизм, который в данный момент раздражал даже больше, чем собственная глупость. С каменным выражением лица, Кристиан принялся бомбить другую часть её корабля, а в морской бой на поле любви играть было не так уж приятно, как могло бы показаться.
От незапланированного приближения Рона спасается еще парой шагов назад, стараясь изо всех сил не акцентировать внимание на цели своего перемещения в пространстве. – Весьма шаткая теория, - В последний момент девушка понимает, что где-то здесь образовывается черта, заступать за которую не рекомендовалось по всем законам самосохранения, однако, возмущение от некоторых черт характера своего любимого, скрыть было не так уж просто. Она слышит:
- Я не ошибаюсь.
И тут же выдает:
- Of course you’re not. – Принимаясь двигаться в сторону полки с книгами, невольно начиная подражать своего собеседника держаться в стрессовой ситуации. Цепляясь пальцами за корешок какого-то томика по практической психологии, Роне невольно реагирует на интонацию, и оглядывается через плечо, чтобы узнать, чем именно закончится растянутое “ради”, а может просто убедиться, что господин “that’s my face” не упустил возможности принять достойное выражение лица по такому случаю. Однако, никакого финала, вместо этого она слышит теорию о том, как может быть, а как нет. “Ах да, мы же не ошибаемся”. Она даже поворачивается к нему лицом, в очередной раз отзеркаливая; на этот раз позу. Конечно, вряд ли скрещенные на груди руки спасут её отчего-либо вообще, не то, чтобы от принятия серьезных решений и согласия с некоторыми переменами в привычной реальности, на которых настаивал неунимающийся неготовый стать отцом в свои далекие 16.
На какое-то время Роне все таки удается заткнуть в себе внезапно пробудившиеся таланты в мастерстве саркастических комментариев, но к концу убедительного монолога, она пришла к выводу, что этот пожар не потушить никакими мантрами и мольбами о самоуспокоении. Спокойный и уверенный тон Кауффманна только подливал масла в огонь. Рона не могла объяснить, что именно её так злило, зато могла ощутить всю гамму собственного недовольства по поводу происходящего. Всё потому, что она вовсе не собиралась заводить этот разговор в такое сложное русло, она всего лишь хотела спастись от необходимости покидать свой ров. Кристиан Кауффманн же настойчиво пихал лестницу вниз, заглядывая внутрь непозволительно настойчиво для привыкшей к одиночеству хозяйки траншеи. И ощущение, что он вот-вот стукнет её деревянной ножкой по башке, начинало раздражать.**** – Что еще мне придется?? – Несмотря на то, что в словах профессора было достаточно много отправных точек для ответной реплики, воспаленный рассудок решил иначе. Бровь ползет вверх, а Рона, наконец, перестает прятаться за скрещенными руками, расправляя  плечи так, будто бы была уверенна в своих немногочисленных действиях. – А я не собираюсь переставать бояться только потому, что ты сказал, что не надо. – Она пожимает плечами и с непониманием мотает головой. – Выходит, патовая ситуация.– Внутри будто открывается чакра второго дыхания в знак жалости к утопающим, несмотря на то, что это было их рук дело. Рона смотрит в окно, как будто пытается там найти что-то, что поможет ей донести свои мысли достаточно убедительно, но по личным ощущениями, до немецкого упорства ей было очень далеко. Впрочем, нет предела попытками самосовершенствования. – But there’s no in between, right? – Она переводит взгляд на Кристиана и странно улыбается, разводя руками. – В таком случае, мне не остается ничего, кроме как справиться со своими недугами самостоятельно. Риск быть разрушенной до самого основания еще раз, не самое приятное последствие от скоропалительных решений, ты уж извини. И прежде, чем ты завалишь меня логичными умозаключениями, определи разницу между “почувствовать”, “принять свои чувства” и иметь возможность “жить в соответствии со своими чувствами”. Прости за мой скептицизм, но у меня есть свои причины полагать, что даже самые уверенные время от времени меняют приоритеты. - Рона дергает бровями многозначительно, - Ни с того ни с сего, представляешь? - "Но ты, конечно, не такой". - Как говорится, если свинья назовется львом, она львом не станет… – Рона жмет плечами, убирает прядь волос за ухо, поджимает губы и решительно обходит большой письменный стол, чтобы вернуться в кресло. Кресло пациента психолога. – Хотел поговорить о моих ощущениях? Можешь сделать это в рамках нашего сеанса. “Если теперь это можно так назвать”.  - Устраивается поудобнее. Странно, что еще не умерла от оглушения собственным сердцебиением, но некоторые ощущения могут сделать чудеса даже с самими, казалось бы, слабыми на вид существами.

I know that when you look at me
There's so much that you just don't see
But if you would only take the time
I know in my heart you'd find
A girl who's scared sometimes
Who isn't always strong
Can't you see the hurt in me?
I feel so all alone

Когда твоя жизнь не один год подряд идет под откос, рано или поздно перестаешь верить в то, что всё вернется на круги своя. Ко всему прочему, Рона не могла бы сказать с уверенностью, что в её непродолжительном прошлом сохранился хотя бы один момент, которым бы она хотела жить вечно. С самого детства её тыкали носом в собственные проступки, принуждая быть той, кем она не являлась. И если некоторым специалистам в области психологии становления личности будет любопытно, как обыкновенная девочка превратилась в сплошное яркое пятно, норовящее окрасить в цвета радуги всё, что попадалось на пути, то ответ на этот вопрос таился не так уж и глубоко внутри. Роне всегда казалось, что Кристиан давным-давно разгадал главную причину случившегося с ней недуга, и каждый раз, когда не его лице возникало непонимание или недоумение, Стиллер начинало казаться, что немец блефует. От чего-то, она никогда не допускала мыслей о том, что Кристиан Кауффманн тоже мог быть подвержен череде испытаний, пройдя сквозь которые, изменился до неузнаваемости. Что это лицо, сохраняющее статность и спокойствие, результат упорной работы над собой во избежание любых прецедентов. И что яркое пятно, восседающее на кресле в кабинете – это тоже прецедент, с которым обычно стоило бы бороться, как с самой настоящей заразой, но Кристиан не делал этого. В отличие от Роны, Кристиан смог побороть свои страхи. Как же невероятно сложной порой, увидеть такие простые вещи. Как невероятно нужно порой, найти в себе силы, по крайней мере, попытаться увидеть что-нибудь кроме агонии собственного страха.
Когда тельце обрело статичное положение, стало чуточку проще. Сердцебиение по-прежнему не хотело униматься, а туманное головокружение мешало восприятию реальности, хотя уверенный голос Кауффманна неустанно продолжал долбиться в стену недопонимания до тех пор, пока оборона не треснула на стыке. Но лишь только Ру удалось вынырнуть на поверхность океана своей глупости, схватить глоток спасительного кислорода, как Кауффманн взял в руки злосчастный ключ и собственноручно продлил мучения обоих, вероятно, сам того не подозревая. Рона не оглядывается. К этому моменту, она уже оказывается не способной подыгрывать образу раскованной собеседницы, и только нервно дергается на месте от звука щелчка, которым сопровождается поворот железяки в замочной скважине. Откуда ей было знать, что где-то на тонкой грани “до” и “после” ей все же отвели толику спасительного расстояния, чтобы дописать финал. По спине неприятной, липкой волной пробегает дрожь. Звук шагов от двери до кресла отпечатывается на подкорке мозга, воспринимаясь чем-то вроде финальной черты этого маленького неудавшегося представления. И вот они снова оказываются в привычных для них условиях, где все находятся на своих местах, но отчего-то девушке так и не удается успокоиться, не удается почувствовать, что всё происходящее – то, к чему она так стремилась, отказываясь от любых возможных перемен в маршруте движения их Титаника.
На краткий миг Роне кажется, что во взгляде Кауффманна читается разочарование. Но если так, то ей тоже есть, чем ответить, ведь они оба имели определенные ожидания от сложившейся ситуации, пусть в её случае было весьма не просто разглядеть что-либо вообще за слоем панического неадеквата. Ведь, наверняка, каждые её действие и слово выглядело неадекватным в глазах умудренного жизнью мужчины. – И это, всё?.. – Девушка непонимающе качает головой, чуть дернувшись на месте. Бам-бам-бам. Пульсация оглушает барабанные перепонки изнутри, а к прохладным ладоням возвращается привычная трясучка. Возможно, из всего, что уже случилось в этом кабинете, такое состояние Стиллер было больше всего похоже на реальность без примеси красок в виде побочных эффектов, страхов и попыток оградить себя от несуществующей, вероятно, опасности. – Всё, что ты можешь сделать? Я думала, доверие не рождается методом самоубеждения, а является результатом…  – Непонимание в её взгляде делается еще более отчетливым, и в какой-то момент Рона оказывается не способной закончить слишком глубокую в рамках нового состояния мысль. Короткая улыбка касается уголков губ нервным смешком. – Знаешь, к вопросу о модных тенденциях, тебе пора пройти какие-нибудь курсы повышения квалификации, Кристиан, серьезно. – Она даже не успевает понять, в какой момент непонимание сменяется отчаянием, а то, в свою очередь становится колким разочарованием. Вот только, в чем именно она разочарована, понять так и не удается. Наверное, еще не время для осознаний. Наверное, вообще довольно не просто определить, когда это время придет. Все, что Рона могла сказать определенно, так это то, что она не планировала влюбляться в этого человека, что, в свою очередь, не означало, что она была против. Просто… Голова делается ватной, мысли испаряются, а на смену хаосу приходит пустота. Ру дергает плечами, странно сжимается в тугой комом и глуповато улыбается в пустоту, стараясь не создавать больше неприятностей, чем причинила атмосфере этого кабинета уже. Быть может, он просто не может быть тем, кем она себе вообразила? Либо существует другой, тайный способ борьбы с её комплексами неполноценности, о которых ей пока неизвестно. Но в одном Стиллер сейчас была уверена точно – в момент, когда она окажется за дверью этого кабинета, постигнуть суть решения данной проблемы будет в разы труднее. А придумать способ задержаться здесь ей уже не удавалось. Не со вставленным в дверной замок ключом. Последняя попытка дернуться в пучине недопониманий не завершается успехом. Возможно, Кристиан, действительно, не виноват в том, что у неё такие большие проблемы с этим миром. И уж тем более не обязан терпеть все закидоны больного рассудка, мешающие их, казалось бы, взаимному чувству. Но в определенном смысле она доверяла ему как специалисту, способному помочь справиться с целым рядом проблем, прежде всего, уверенностью в том, что она справится.
Рона рывком поднимается с кресла, выдавливая из себя несколько неадекватную улыбку. – Спасибо за понимание. – Она странно дергает локтем, затем наклоняется вниз, чтобы подобрать свой рюкзак. Сложно объяснить это состояние напуганного прессом реальности ребенка, у которого нет ни единой толики сил, чтобы сделать хоть один шаг вперед самому. И этот чертов ключ в двери сейчас был слишком некстати для того, чтобы она хотя бы попыталась. – И за дельный совет. Мне нужно написать какое-то заявление, или ты сам поговоришь с руководством? Я могу попросить Генри, думаю, он поймет, почему мы больше не можем работать вместе, как никто другой, и не станет задавать лишних вопросов. – Полшага к двери, Рона спотыкается о развязанный шнурок и едва не падает, все же успев словить равновесие. Благодарность вселенной за возможность смягчить углы и деть себя хоть куда-то на момент ожидания квалифицированного ответа. Стиллер складывается пополам, впиваясь взглядом в яркие ногти, пытающиеся связать узелок на шнурке. Возможно, единственная обнаглевшая здесь – она, возлагать титанически тяжелые задачи на ни в чем не виноватых людей, но, как объяснить это самой себе в момент, когда остаешься в одиночестве вместе с горсткой непроходимых тупиков. 

В определенном смысле отсутствие зрителей при данном представлении можно было счесть досадным упущением, потому что происходящее в этом кабинете выглядело достаточно познавательным уроком практической психологии. Налицо несколько достаточно красочных стадий бурной истерики, что стремительно развивалась внутри одной рыжей головы на протяжении всего разговора, и, наконец, нашла достойную точку кипения, выше отметки которой при всем желании прыгнуть будет достаточно трудно.
Не трудно предположить, что несчастный шнурок, который терзали подрагивающие пальцы, так и остался не у дел, уступая место настоящему поводу для сосредоточения внимания обладательницы яркой макушки. Рона незамедлительно подняла голову вверх, чтобы узнать, что же такого важного хочет ей донести её несостоявшийся врач, что это заставило его прервать её очевидный уход в закат их дипломатических отношений. Признаться, из всех возможных поводов для произношения пространной речи, Кристиан Кауффманн, как всегда, выбрал самый достойный, и, разумеется тот, о котором Стиллер даже не задумалась, когда откликалась на зов говорящего. О том, что в течение всего времени, пока психолог читал весьма глубокомысленную лекцию о наболевшем, Стиллер не пришлось вспоминать о существовании собственных сознательных реакций, беспокоиться не пришлось. Разве что раскрытый рот и постепенно округляющиеся от таких нарочито профессиональных рекомендаций глаза говорили о существовании рассудка внутри черепной коробки. Впрочем, по ощущению, всё это была лишь рефлекторная бутафория, потому что на момент чтения бесценной лекции о том, через какие тернии лежит этот путь к звездам, Рона была готова поклясться, что не присутствовала в этой или другой параллельной вселенной. Слишком сложно для одной запутавшейся в собственных чувствах души.
Девушка даже не сразу поняла, когда Кристиан завершил, уступая место свинцовой реальности, что тут же пристроилась на хрупкие плечи. После такого словесного душа не простым показался даже простой толчок от пола вверх, чтобы принять вертикальное положение. Рюкзак нечаянно съехал с плеча, и Стиллер даже не сразу смогла включить и без того страдающую систему координации, чтобы вернуть его на место. Если Кристиан Кауффманн, чинно объясняющий запутанную причинно-следственную связь, действительно, надеялся произвести впечатление на сомневающуюся в его квалификации студентке, то можно сказать, что ему удалось сделать это в полной мере. Настолько, что из удивленно-ошарашенной Ру не вырвалось и слова – настолько логичным и понятным оказалось всё то, что она услышала. Теперь, после такого подробного разъяснения, самой главной проблемой в её жизни, разложенной по полочкам, оказались две вещи. Первая, где бы теперь отыскать ту самую невинную душу, которая выслушает откровение по поводу секса с преподавателем. Вторая, как бы доковылять до заветной двери на выход и не споткнуться еще с десяток раз, потому что ватные коленки упорно отказывались слушаться обладательницу слишком тонкой душевной организации. Слишком тонкой для того, чтобы пробовать побороть страх перед очередным предательством, разумеется, несмотря на то, что, по-видимому, тот с кем риск был бы наименьшим обнаружился только что. И, будьте уверены, что полуминутой спустя дверь этого кабинета тихо закрылась бы с обратной стороны, если бы не одна досадная очевидность, обнаружившая себя, когда Ру коснулась ручки спасительно двери. Клац-клац. Никто не поворачивал ключа.
Очередной упущенный момент перехода от одной эмоции к другой. Рона с шумом наполняет легкие воздухом до того предела, когда обилие кислорода заводит активность мозговой деятельности с полуоборота. Растерянность диктует последнюю попытку открыть, вопреки угаданной причине сопротивления, от этого на миг пожжет показаться, что Стиллер очень хочется выбраться, что готова сломать замок. В действительности же, ей просто был необходим этот последний рубеж, после которого остановить тайфун скопившейся энергии будет уже весьма проблематично. А все так хорошо начиналось…
- That was your face I guess! – Стиллер отпускает несчастную ручку, оборачиваясь лицом к столу. Указательный палец повисает в воздухе, направленный на единственного достойного указываемого в этом затхлом помещении.  – Три минуты познавательной лекции в дань уязвленному самолюбию вместо того, чтобы сказать, Рона, хватит нести чушь! – От резкого движения рюкзак вновь скатывается с плеча, но на этот раз Рона не поправляет его, напротив, сдирает с себя до конца и неожиданно даже для самой себя отправляет по адресу Кристиана, удобно развалившегося (по её мнению) на своем почетном кресле. Лови! – Mister “let’s break the rules, baby”, не нашедший в себе моральных сил разобраться с ситуацией до того, как придется париться в ожидании отсутствия одной студентки на первой лекции! – Девушка подлетает к столу, и хватает ни в чем не виноватую чашку с чаем, перемещаясь к окну, чтобы выплеснуть содержимое наружу, невзирая на полное отсутствие смысла в этом экспрессивном действии. – Mister “you have all the time in the world”, не возжелавший засунуть сомнения глупой женщины ей в задницу, потому что – Рона захлопывает окно, взмахивая пустой кружкой в воздухе – “Я не требую от тебя мгновенных решений!” – Кружка цокает дном о край письменного стола, а в следующую минуту Рона запрыгывает на стол сама, раскидывая по пути все, что плохо лежит своими классными кроссовками – У меня нет друзей, чтобы рассказать им всё это, ты уж прости, - На пол летит подставка под документы – И я не хочу рассказывать тебе, как меня трясет на каждом крутом вираже нашей взаимной, - следом отправляется подставка под ручки – к счастью прояснилось! любви, - За подставкой следует какая-то книга, до этого аккуратно лежавшая на краю. Девушка вскидывает руки к небу, заливаясь смехом, а через секунду пикирует в позу лотоса, заглядывая в лицо мужчины с выражением полной серьезности в изображении себя – I. Don’t. Love. you, Christian. Would you mind if I hurt you? – Затем лицо девушки меняется на нечто иное, определенно напоминающее профессора Кауффманна — I guess... I wouldn't. I believe in any bullshit you say. And I'm sorry, Rona, if I somehow did't let you say it out loud. - Повисает неловкая пауза. Настолько неловкая, насколько только могла бы произойти в данной конкретной ситуации. Рона наклоняется ближе, меняя интонацию на закадровый шепот, а для пущей достоверности  прикладывает ладонь к губам – Just tell me if I’m getting to personal. – Еще секунда, за которую Рона успевает дотянуться до пустой кружки и сделать глоток чая, который чудом не выплеснулся во время акта атаки, а потом еще разок многозначительно цокнуть фарфором по дереву. – Спорим на 5 баксов, что пока я сваливаю отсюда, ты и с места не двинешься? – Изловчившись, Стиллер соскальзывает со стола, выхватывая свой рюкзак, и образуется у двери с ощущением, что прикроватный призрак гонится следом по пятам. (А вот и нет.) Проворот ключа – Рона не менее быстро оказывается в коридоре, но на секунду засовывает голову обратно в кабинет, чтобы почти умиротворенно пропеть – Still my psychologist! – Хлопок двери. Не надо аплодисментов!

Прикроватный монстр существует. По крайней мере, в момент, когда чья-то лапища хватает вас за живот посреди пустынного сумрачного коридора, грех не уверовать в его существование. Потому что даже он кажется гораздо более логичным объяснением происходящему в момент нападения со спины, нежели агония ярости штатного университетского психолога Кристиана Кауффманна, затаскивающего сопротивляющихся его терапии студентов в свой кабинет силком. Даже сам Люцифер еще не покачал свои возможности до умения перемещать подопечных в Ад одним хлопком двери. Тот самый момент, когда впору процитировать пресловутое выражение про бедность фантазии, если вы думали, что хуже уже быть не может. Еще как может! От неожиданности Рона издает подобие вскрика, но не успевает оказать должного сопротивления атаке, впрочем, габариты атакующего тонко намекали, что вряд ли смогла бы в принципе, даже если бы очень захотела. Она и не хотела. До тех пор, пока несчастный ключ не оказался нещадно выброшенным за борт “корабля”, что со стороны казалось не менее бессмысленным действием, чем вылитая в окно чашка ни в чем не виноватого чая. Можно подумать у Стиллер был хоть единый шанс спастись с тонущего судна, но если таким образом Кристиан выражал свои бурлящие внутри (о, чудо!) эмоции, то Рона была готова вручить ему сто таких ключей для метания, только бы видеть нечто невообразимо живое в облике обычно сдержанного немца.  Как жаль, что выразить свой восторг по поводу увиденного фейерверка реакций Стиллер все же не удалось, потому что в следующий момент в этом помещении раздается целый залп салютов, а в рыжей голове селится настоящее беспокойство, не за себя родимую, разумеется. Разве можно позволять себе столько эмоций разом с непривычки, ведь так недолго и лопнуть, в самом-то деле!
Отчаянно хлопая (накрашенными) ресницами, Рона только и могла, что пытаться перевести напрочь сбитое дыхание в то время, как Кристиан Кауффманн, стремительно несся с обрыва самоконтроля по наклонной вниз. Этот состав не спасти. И даже если бы Ру могла стать какой-нибудь Анной Карениной, чтобы броситься на рельсы и замедлить ход поезда-камикадзе, вероятнее всего, такое самопожертвование было бы совершенно напрасным, судя по количеству морщин на одном разгневанном лбе. Поток информации из уст немца свалился на плечи Ру беспощадным градом в засушливый летний день: внезапно и очень освежающе. К черту диалог (читать: попытки вставить свои пять копеек по по ходу разгневанной речи Кауффманна), главный нашелся! Вот только на фразе о причиненной боли ошалевшее сердце резко делает кульбит и отдает ноющей болью по нервным окончаниям, потому что вопреки кажущимся вещам, Рона не хотела добиваться своих целей такими средствами. Она проглатывает напрашивающийся ответ на заданный вопрос, потому что мужчина не оставляет ни единой секунды, чтобы открыть рта. Быть может, оно и к лучшему, потому что на протяжении последнего получаса все, к чему приводила способность Стиллер говорить – это еще больше разгорающийся костер преисподней. По мере движения к логическому завершению монолога Кауффманна, чувство вины, как и полагается уже принялось невидимой сеткой расползаться по нервным окончаниям, медленно, но верно пригубляя жажду Роны хоть как-нибудь еще продолжить этот нескончаемый эмоциональный вампиризм. Паратерапия удалась.
Настолько, что даже шутка (которая вовсе не шутка) про 5 баксов не всколыхнула во внезапно опустевшей башке ни единой реакции. Тяжело дыша, Рона качнулась на месте, пытаясь определить, какая из двух выживших эмоций внутри окажется сильнее секундой спустя. Будет ли это всепоглощающее чувство вины, которое заставит девушку заняться сеансом самобичевания, или чувство преданной, почти детской нежности по отношению к настойчивости Кауффманна в вопросе усмирения непослушных. Непонятно. И пока это “непонятно” пыталось принять хоть какую-то форму, за дверьми послышались шаги. Точнее, это был цокот подков, не иначе, а за ним самое настоящее лошадиное ржание, не узнать которое было бы стыдно, если ты студент 4 курса факультета журналистики университета Чикаго. Не самое подходящее время для оживления университетских баек о взаимоотношениях между преподавателями, которые существовали как и секс в СССР, иначе откуда все эти слухи?
- Мистер Кауффманн, у вас всё в порядке? – От резкого дёрганья ручки Рона подалась вперед, натыкаясь на фигуру Кристиана как слепой котенок. – Я услышала странный шум возле вашего кабинета. Хлопки двери, ваш недовольный тон, снова хлопки. Опять студенты проказничают? – По мере того, как обеспокоенный голос суровой преподавательницы по литературе сменялся на чисто женскую мелодию флирта, лицо Роны тоже приобретало некоторые характерные черты. – Хватит работать, как проклятый. Самое время прерваться на чашечку… - В этот момент, очевидно, попытки мисс Кронски оторвать ручку не увенчались успехом, и она прервалась на полуслове, что вызвало у Роны нотку притворного сожаления. – Вы в курсе, что у вас дверь заклинило? – Еще несколько эпилептических дерганий вдогонку. Стиллер непроизвольно подается вперед, утыкаясь лицом Кристиану в плечо, чтобы не создать шума внезапно прорывающимся изнутри смешком. – Кристиан??? – Дамочка снова дергает несчастную ручку, и по мере рождения сомнений в отношении присутствия Кауффманна в кабинете, эти попытки становятся все более остервенелыми. Рона чувствует, как после затянувшейся бури, истерический смех так и порывается вырваться изнутри волной неконтролируемого ржания, а это, в свою очередь, могло грозить отнюдь нешуточными последствиями для преподавателя. Именно поэтому Ру теряет всякую совесть, и еще сильней утыкается носом в плечо немца, эмоционально хватаясь за полы пиджака, чтобы хоть как-то отвлечься от настойчивости мисс Кронски в своем стремлении лицезреть психолога. – Кристиан, вы там??? Я волнуюсь! – Отрываясь от плеча герра, Рона шепчет – Я тоже, - Стараясь придать этому короткому комментарию как можно больше неоднозначности. И все бы ничего, если бы вместо того, чтобы успокоиться и отстать, мисс Кронски не решилась еще разок потыкать палкой – Надеюсь, вы живы, честное слово, ведь, если помните, вы обещали мне личный сеанс психотерапии в любое удобное мне время, - Странноватый смешок был едва различим по эту сторону стены, но, будьте уверены, Рона Стиллер его все-таки различила. Она даже отстранилась от Кауффманна, чтобы было удобнее заглянуть в его (бессовестное) лицо с неподдельным удивлением, в примеси которого отдавало нотками недовольства. Определенно точно в этот момент девушка окончательно убедилась в нецелесообразности своего же предложения о свободных отношениях. 5 баксов куда более приемлемая цена за собственное спокойствие. – Так это не шутки? – Сакральный шепот на ухо. Секунда и Ру цепляется ладонями за шею Кауффманна, толкаясь от пола, чтобы запрыгнуть на него и обнять ногами за пояс. Почти Флорида, если не считать, что за закрытой дверью сейчас находился вовсе не Генри Норман. А жаль! Ведь даже он был куда менее настойчивым нарушителем спокойствия. – Про то, что мисс Кронски влюблена в тебя, - Устраиваясь поудобней, Рона не сомневалась, что прыти дедули хватит на то, чтобы удержать её на весу (благо, убедились в этом на практике и не раз). – Такая женщина, герр, а вы возитесь с какой-то неадекватной малолеткой, разворошившей вам половину кабинета, - Еще одна попытка задавить смешок, на этот раз нос Роны впечатывается в теплую щеку. Ручка двери безмолвно дергается вновь. – Нет, ну ты посмотри какая настырная. – Рона раздраженно оглядывается через плечо, но тут же возвращает вопросительный взгляд на лицо Кристиана с выражением внезапного прозрения. – И часто ты устраиваешь ей тут личные сеансы?? – !?