Eminem – Berzerk
Привыкнуть можно ко всему. По крайней мере, всю сознательную часть своего жизненного пути Тая Грин подчинила исправно работающей установке. Нет такой улыбки, от которой не закрыть сердце на замок. Нет таких чувств, от которых не избавишься, дав себе достаточно времени. А если уж непутёвый орган продолжает биться в истерике при малейшем приближении опасного объекта, научиться не впадать в депрессию после контакта с переносчиком неизлечимой инфекции – посильная задача для каждой страдалицы. И ведь она отлично справлялась! С запалом, которому позавидует любая четырнадцатилетняя несчастная, размазывающая безответные полуночные сопли по подушке, продвигала в массы идею их бесполого общения. До сегодняшнего дня.
Правда бьёт больней любого неоправданного клейма. Казалось бы, она знала её и без посторонней огласки, научилась затыкать рот собственным мыслям и чувствовать себя полноценной вопреки неудачам прошлого и неприглядным перспективам настоящего. Однако, когда чужая рука попыталась остановить её от стремительной эвакуации из заражённой зоны, дернувшись прочь что есть мочи, вместе с остатками терпения она растеряла и последние силы на сопротивление. Каркас цельной личности рассыпался мелкими песчинками, заставив почувствовать позабытое жжение в висках от накатывающих на глаза слёз. Сдержалась. Сдавила челюсти и не дрогнула, прожигая презрительным взглядом самодовольное лицо, вероятно, надеявшееся на представление ноющей души. Слишком много чести для пустого места. Тем более, для пустого места с повреждённой конечностью.
Она почти дошла до дома, когда внутри что-то щелкнуло и на тихой улице раздался звучный всхлип беспомощности, легким движением ладони смахнувший все данные себе обещания с горизонта воспоминаний. Никчёмная, бестолковая, ненормальная. Кропотливо собираемые годами определения разом посыпались на плечи, прибивая к земле в прямом смысле этого слова. Она съехала по соседской изгороди на асфальт, просидев там до тех пор, пока солёный поток жалости к самой себе не умерил свои обороты. Представление грустного клоуна пришлось прекратить, когда телефон разорвался очередным сообщением. Кое как подтерев расплывшийся по щекам макияж, Тая вытащила из заднего кармана мобильник, явно не рассчитывая увидеть то, что увидела. Никакой материнской истерики. Несколько бесполезных весточек от оператора, просьба купить молока и... Три смски, после прочтения которых Грин безмолвно поднимается, ещё раз протирает покрасневшее лицо рукавом и чинно отправляется в сторону дома. Аттракцион боли объявляется закрытым.
Оказываясь в безопасности спальни, она жмёт на кнопку вызова, на всякий случай вставая перед зеркалом и убирая остаточные явления приступа слабости. Улыбку пошире.
— Эй, только увидела твои сообщения, — на удивление срабатывает. Голос перестаёт дрожать, выдавая потраченный на рыдание час. — Я серьёзно сломала ему руку? — искренний смешок. Пожалуй, первая хорошая новость за день. — Я в полном порядке, думаю, наш новоиспечённый калека пострадал куда больше, чем я, — ещё один смешок. На этот раз выдавленный нарочно. — Планы? — Грин замолкает, растерянно осматривая свою комнату. «По шкале от десяти до десяти насколько это плохая идея?» Девушка ловит осудительный взгляд в отражении, нервно поджимает губы и поворачивается спиной к лишнему раздражителю. — Если прокрастинация в кровати считается за план, то я с удовольствием его нарушу. Забрать? Что? Нет! Я доеду сама, не двигайся никуда. Дай адрес, я вызову себе такси, — переставая обращать внимание на очевидный протест рассудка, она резво достаёт ручку, наскоро записывая название улицы. — Давай, до встречи, — Тая поворачивается к молчаливой собеседнице, чтобы обнаружить на своём лице достойный премии микс из тупой улыбки и отпечатанного на лбу «что ты только что». Однако на смену прорезающегося здравого смысла совершенно неожиданно приходит приступ юной анархистки. Кто сказал, что сердечные раны лечат закутавшись по макушку в плед? Отчаянные времена требовали отчаянных мер, и если это означало весёлое и непринуждённое общество Акиры Хонды сразу после концерта разбитого сердца на собственной улице, так тому и быть. А если кто-то не был уверен в её решительности, то полная готовность через двадцать минут и «буду поздно» в закрывающуюся дверь должны были развеять пустые сомнения. Затачивайте клинья, Тая Грин собиралась действовать по народной мудрости.
o u t f i t
К своему большому удивлению девушка не попросила развернуться на полпути. С лицом непоколебимого самообладания она просидела всю дорогу, ощутив первую волну беспокойства лишь напротив указанного заведения. Уставляясь на печальную попытку изобразить из себя хоть что-то, смотрящую на неё из блестящего окна припаркованной машины, Грин нервно одёргивает шорты и поправляет мешающиеся на носу очки. Стоит поблагодарить свою забывчивость, из-за которой сейчас на неё уставлялось воспоминание о лихих годах брекетов и тоннах лечащей косметики для лица. Глубокий грудной вздох. «Лучше всё равно не станет.» В последний раз поправляет оправу. «Все так внимательно следят за тобой, что прямо упадут замертво, увидя очки. Выдохни ты уже.» Выдох. Следующий кадр: целеустремлённые шлепки балеток приближаются ко входу.
Оказываясь внутри помещения, первое, что Тая замечает при приглушённом свете, силуэт того самого «всех», чьей душевной травмы она хотела меньше всего. Сжимает губы, напрягается и толкает себя навстречу, предусмотрительно убирая отпечатывающееся на лице гудение извилин.
— Hey, guys! — улыбаясь во все тридцать два, машет знакомым лицам издалека. Привычных нескольких секунд на моральную подготовку ко второй фазе приветствия на этот раз не достаточно. Когда спина фигуры разворачивается и начинает вторгаться в личное пространство выученным запахом одеколона, становится дурно. Увы, вовсе не в выученной последовательности перекрытого доступа к воздуху и ускоряющегося пульса. Вместо этого в груди отдаёт неприятным спазмом. На мгновение аура беспечности гаснет. Тая слегка встряхивает головой, спешно дёргает уголками губ вверх и падает на выделенное место. Ненадолго. Проходит несколько минут, но резкий прилив апатии не спешит отступать. Наоборот, будто отыгрываясь за каждый сдержанный позыв расплакаться, сознание ставит излюбленную пластинку навязчивых мыслей своей неполноценности. Грин выжидает короткую паузу. — Я возьму себе выпить. Кто-нибудь что-нибудь хочет? — главное – сделать максимальный акцент на своём намерении сделать это в гордом одиночестве и сверкать дружелюбием во все стороны. Чтобы не дразнить судьбу, она спешно подскакивает с места, следуя курсу до барной стойки. Тая оборачивается через плечо, чтобы убедиться в отсутствии желающих разбавить её уединение, находит всех на своих местах и устремляет всё своё внимание на бармена.
— Два шота текилы. Один здесь, один за вон тот стол. Ром-колу, Гиннесс и... — протягивая последний звук, упирается в столешницу, многозначительно хмурится, наскоро добавляя, — Знаете, два шота текилы здесь и один туда, — Тая ловит косой взгляд посетителя сбоку, вздёргивает бровями и сверлит глазами пятнистую от пролитого алкоголя поверхность. К счастью, напряжённое ожидание прерывается очень скоро. Перед носом наполняются две небольшие ёмкости. Игнорируя наличие лимона и соли, с профессионализмом алкоголички Грин заливает в себя оба стакана разом, победоносно шлёпая ими перед баристой. Посетитель сбоку издаёт характерный свист в такт урчащему животу. Пропущенный ужин кажется как никогда кстати – быстрей подействует. Она отвешивает ручной поклон своему самому короткому знакомству и протискивается сквозь толпу обратно за столик. И, о чудо! В обратную сторону она идёт без тяжелого груза в лёгких, вероятно, не выдержавшего высокоградусный потоп. С довольным видом пикирует на своё место. — Ой, — не успевая скоординироваться, Грин хватается за единственную достойную доверия опору – дружескую коленку. — Извини, — виновато поджимает губы, хлопает глазами, отталкивается на спинку и аккуратно убирает ладонь подальше от точки, где ей не место. Спасение приходит неожиданно – она слышит голос официанта. — Текила мне! — а сколько энтузиазма! — За встречу? — достаточно мельтешения, чтобы никто не заметил, как она чуть не подавилась собственным сердцем?

Cause it's you and me and all of the people
With nothing to do, nothing to prove
And it's you and me and all of the people and
I don't know why I can't keep my eyes off you
.  .  .
Тяжело не уверовать в силу интуиции, когда случайный побег прочь от бурлящей за столиком беседы спас невинных людей от лицезрения эмоциональной развалины. Изрядно пострадавшая крепость дзэна абсолютно трезвой Таи Грин не была готова к чрезмерному тактильному присутствию главной причины порушенных нервов, и кто знает, к чему бы привела безобидная привычка заполнять собой всё свободное пространство и без того вездесущего Хонды. Но для девушки, покорившей разумы зрителей за барной стойкой, подобные проверки на выносливость не казались чем-то непосильным. Залитая солёной горечью искра вновь воспламенилась, и с каждой прожитой секундой всё больше разжигала потухший костёр жизни.
На лице Грин возникает знак вопроса. Не извинит? Последний тут же растворяется в новой эмоции, когда до сознания доходит смысл бесценного уточнения. Нутро предательски немеет, и Тая ловит себя на мысли, что готова покрыться бордовой краской и провалиться под землю. Но ничего подобного не происходит. Текила многозначительно шлёпается о стенку желудка, и исполненная решительности сопротивляться провокациям она поворачивается на Акиру. Смотрит в глаза. Теряет яркие экспрессии с лица. Как можно очевидней наклоняет взгляд на несколько десятков сантиметров выше чувствительных коленей.  Обратно в глаза.
— Я учту, — и прежде чем по животу пробегает паническая дрожь, Тая дёргается обратно, спешно пододвигая к себе стопку текилы и хватаясь за неё, словно за спасительный канат из этой пучины бесстыдства и недвусмысленных намёков. Ах, если бы это был конец. Стоило помнить, что когда рядом с тобой находился Акира, что бы ни происходило, оно только начиналось. Но и тут её наивности хватило, чтобы не предвидеть достойного сердечного приступа продолжения.
Загребущие пальцы внезапно отрывают её ноги от пола, и Грин требуется несколько непростительных секунд замешательства, по истечению которых избежать замирающего в груди моторчика уже не получается. Давным-давно кончившийся воздух уходит в отрицательные показатели. Спутанные мысли, кажется, выворачиваются наизнанку превращая содержимое головы в пустой котёл с единственной различимой извилиной, в которой слышен лишь белый шум. Наверное, со стороны может сложиться впечатление, будто ещё чуть-чуть и человеческий снаряд разорвётся от перенапряжения, но в очередной раз Тая показывает чудеса самообладания. Стараясь не думать о тёплом ощущении, греющем бессовестно присвоенную часть тела, она дёргает губы в довольную ухмылку и с соответствующим действию видом, несколько раз мнёт ногами живую подстилку.
— И как ощущения? — не скрывая искреннего интереса, слегка приподнимает брови и, подпирая подбородок кулаком, принимается рассматривать своего очень чувствительного друга. Преследующая по пятам неловкость уходит на задний план – впору дивиться столь полезному эффекту алкоголя на голодный желудок. А если и вовсе забыть о цикличных спазмах в левой половине грудной клетки, то можно предположить, что она способна оставаться в навязанном положении остаток вечера. — Эй! — её будто выдёргивают из состояния глубокого транса, возвращая в суровую реальность, где человеческие подушки обладают не только крайне полезной способностью греть душу с телом. Коленка влетает в стол, отчего девушка машинально поджимает ноги под себя, хватаясь за ушибленное место. Губы в тонкую полосу. Пару злостных вздохов. В знак несогласия с ситуацией Тая звучно цокает и шлёпает бестолковое создание по плечу. «Полегче, Грин! Лучше сразу предложи запереться в кабинке туалета.» Всё ещё потирая будущий синяк, она тянется к спасительному шоту в попытке выгнать из головы новую навязчивую идею. Он ведь скинул её ноги не оттого, что продолженная массажем шутка перешла тонкие границы допустимого? К счастью, голос Акиры вовремя отвлекает её от нырка в пучину разрушительного самоанализа.
— А с чего ты решил, что ты ошибся? — злобный едва слышный смешок срывается за секунду до того, как она понимает – никто не собирался глумиться над её сегодняшней жертвой. «Он что… серьёзно?» Уверяю, множащиеся вопросы над головой можно услышать, стоит только чуть-чуть сосредоточиться на скрипе той самой единственной извилины с белым шумом. Лесбиянка. Он думал, что она лесбиянка. В порыве бешенства вперемешку с отчаянием экспрессия Грин делается каменной. [float=left][/float] — Вот пообщаешься с вами и точно станешь, — не сводя глаз с Хонды, она наконец подтягивает замыленную в ладонях рюмку и, не мешкая, заливает содержимое в себя. С такими новостями можно смириться только пребывая в розовой оболочке пьяного отрицания действительности. — Кто-нибудь закажите мне ещё один шот и картошку в сыре, — выдох полный глубинной прострации. — Мне надо это пережить, — косой взор вбок от себя. Проклятая рука опять движется в её сторону, но на этот раз она намеренно не сопротивляется. Куда уж хуже? Пожалуй, ничто не способно побить травму от последней новости.
Мир превращается в искупавшуюся в воде акварельную картину, Тая тяжело вздыхает, закатывая глаза в глухом вопле беспомощности. И как в этом человеке уживалась ядерная смесь таланта с не выветривающимся из штанов детства? Она отчаянно щурится, пытаясь разглядеть расплывшуюся реальность, но различая слишком лучезарную улыбку прекращает попытки. От греха подальше.
— Я смотрю так сильно понравилось, Мистер «Чувствительные коленки», — вероятно, от горя и третьей текилы чувство самосохранения притупляется. Грин резким движением подаётся вперёд, решая воспользоваться щедрым предложением поддержки с маленькой поправкой: на всякий случай девушка аккуратно сжимает пальцы, проверяя нервные окончания на скорость реакции, а Хонду на боязнь щекотки. — Don't tell me your dirty fantasies drew me as the butch one, — зрение наконец-то ловит фокус, позволяя убрать с лица щенячью мольбу. Сердце делает кульбит. Слишком близко. Слишком даже для повелительницы текилы. — Вы серьёзно? — собеседники сливаются в ползающую в пространстве кашу, но сейчас это меньшее, что может ей помешать. Скорейший побег из зоны поражения – вот что действительно важно. Она откидывается на спинку стула, забывая про ладонь на колене. — Вы что единогласно решили, что я… — хмурится, медленно подносит свободную руку ко лбу, как вдруг голос Дэйва останавливает спектакль душевной боли.
— Я так не думал, — как слепой котёнок она поворачивается на звук, являя миру широкую улыбку в тридцать два.
— Dave, — выдерживая необходимую паузу, Грин закрывает глаза и вдохновенно продолжает, — You are awesome. You can ask me whatever you want. Today, I am your faithful servant, — интонация оживает. Тая обводит пальцем остальных за столом. — А вы все сгорите в огне преисподней за исключительную проницательность, — убирая грозное выражение лица, она только сейчас обращает внимание, что последние две минуты пытается проковырять дырку в джинсах Хонды. Палец замирает. Глаза на ладонь. На Акиру. Вновь на ладонь. Пользуясь моментом, пока разговор не требует её участия, Грин наклоняется поближе, кажется, забыв тот волшебный удар электричества по лёгким, заставивший её искать глоток воздуха, непропитанного запахом, от которого мутнело в сознании.
— Хьюстон, у нас проблема. Мне нужно помыть руки, а без своих очков я рискую не добраться до цели не повредив что-нибудь себе или, куда вероятней, кому-нибудь другому. Или твоя коленка опять к моим услугам? — на этой ноте Тая Грин осознаёт, что начинает задыхаться от вязкого кома в горле, но ударивший в голову алкоголь делает процесс медленной смерти слишком увлекательным, чтобы прерывать его из-за пустяков вроде нехватки кислорода. Девушка щурится. Отстукивает ритм ногтями по штанине. Ожидающий взгляд. И как это она раньше не замечала, как занимательно рассматривать лица собеседников вблизи?

Если бы кто-нибудь предупредил о реакции организма на сомнительную смесь общества Акиры, запитого тремя шотами текилы, она бы десять раз подумала, прежде чем топить своё горе. Впрочем, было поздно что-то предпринимать. Доселе неизвестная чакра хождения по острию ножа была открыта, и оставалось только скрещивать пальцы, чтобы цирковое представление давно не страдавшей в подушку окончилось без многочисленных жертв. Но и по этому поводу она едва ли испытывала малейшие волнения. Алкогольная анестезия позаботилась о том, чтобы параноидальные мысли растворились в атмосфере беззаботного чёрт знает чего.
Тая упирается подбородком в подставленную ладонь, смеется в тон чьему-то комментарию, но косится боковым зрением на только что выразившего недовольство соседа. Она пытается придать себе выразительно-серьёзный вид. Пытается. И вместо нужного результата выходит только смешок себе в плечо и поджатые в замешательстве губы.
— Никто и не сомневается, — еле слышно буркает себе под нос, продолжая неожиданный приступ безудержного хихикания. Ненадолго. В безобидном в большинстве случаев Хонде просыпается каратель, начинающий неистово тыкать её. Грин сгибается в три погибели, стараясь сдержать внутри себя истерический вопль. И кто знает, что действует хуже: щекотка или не покидающая мысль о том, что это делает Акира. — Всё-всё, я сдаюсь! Все уже поняли, кто здесь главный, — жмурясь, пищит откуда-то из под стола. Проклятые руки перестают беспокоить тонкие струны души, и девушка облегчённо выдыхает, подтягиваясь обратно в ровное положение. Рано радоваться. До ушей доносится следующий вопрос, и Тая за малым проглатывает собственные лёгкие даже не подавившись. Голова бьёт красную тревогу. — С тех пор, как я стала их непосредственной участницей да ещё и в такой неоднозначной роли, — достаточно нейтральный тон и выражение лица, чтобы никто ничего не заподозрил? Девушка отворачивается как можно скорее, чтобы затушевать неправильно заданное направление и прорисовать новую дорогу, не включающую в себя её разоблачение. Тем более публичное.
К счастью, наличие посторонних людей упрощает задачу в разы. В любой непонятной ситуации – включайся в беседу, давая сердцу короткие секунды передышки. Не так быстро! Пока Грин радуется моменту неуязвимости, чей-то (на самом деле весьма определённый) голос заставляет её повернутся к источнику, почём зря вслушиваясь в суть сказанного. В подсознании вовремя подмеченная рука уже засохла и отвалилась, подуглившись в огне смущения. В реальном мире всё остаётся «не на своих местах», потому что ведомая веселящейся чакрой Тая Грин не собирается бежать с места преступления. Она вздёргивает брови и с научной экспрессией смотрит в глаза своему слишком любимому этим вечером собеседнику. — Как оторваться от коленок, на которые никто не жалуется! — задумка с вдумчивым выражением не выходит, потому что плавающая окружающая действительность становится мутней на градус не только из-за украденных очков. По телу разливается успокаивающее тепло, и когда Акира резво поднимается с места, девушка ловит себя на мысли, что перспектива отдаться в распоряжение неоспоримо удобных ног была куда интересней. Честное слово, если бы ей позволили, она бы точно поддалась волне сонливого спокойствия, свалившись сверху.
Доброе утро, Вьетнам! Приступ усталости проходит в мгновение ока, когда талия определяет на себе наличие чужеродной конечности. Поправочка. Чужеродной always welcome конечности, которая до сих пор не пыталась вести её куда-либо под таким интересным ракурсом. Однако выпрыгивающее наружу сердце не позволяет сделать хоть что-нибудь, кроме как чинно повиноваться направлению, лишь успевая кинуть через плечо: «Это всё самое ценное, что у меня есть!» «Если не считать путеводной коленки.» Она определённо в том состоянии, когда могла бы огреть себя чем-нибудь тяжелым, если бы рядом не находилась та самая путеводная коленка. Острый угол решает эту проблему за неё. — Ай! — рефлекторно хватается за преграду, благодаря небеса за то, что за ней (по крайней мере, она так надеялась) не оказалось людей. Грин издаёт приглушённый смешок и, улыбаясь, шлёпает по камню преткновения, вокруг которого вился их разговор последние полчаса. — Как тут испугаться, когда всё в моём безотрывном распоряжении. Правда, я бы не отказалась завязать с синяками на сегодня. Или я чего-то о тебе не знаю? — и если в интонации не было слышно, на лбу отчетливо читалось «бдсмщик хренов».
Ко её большому облегчению заветная дверь оказывается за ближайшим обогнутым столиком. Места соприкосновений перестают отдавать электричеством по всему телу, и Тая получает долгожданный глоток свежего воздуха, не приправленного чувствительными коленками, щекоткой и невыносимой манерой улыбаться достаточно широко, чтобы слепой в могиле заметил. Прощальный кивок «я сделаю всё сама». Звучный выдох. Она хватается руками за умывальник, падая головой вниз и закрывая глаза. Бам-бам-бам по вискам. Тая поднимает взгляд на человека в отражении, но даже беспроигрышный способ вернуть себя в состояние адекватности не срабатывает. Внутренний голос вещает что-то несвязное, сводя её аналитические способности на уровень безмозглой зверушки, способной только удивляться синеве неба и зелени травы. «Четвертая текила, разумеется, чудесная идея?» Грин подносит мокрую ладонь ко лбу, но не успевает принять важное решение до того, как в уединённый монолог не врывается незваный гость.
— Чиво? — девушка давится смехом, в наигранном ужасе разворачиваясь на звуки, доносящиеся со спины. Не то, что бы она сомневалась в личности, которой принадлежали интонации мальчика в девочке, однако на всякий случай проверила. Всё верно. Уж этот силуэт она бы не спутала даже в самом пьяном коматозе. — Полегче, Годзилла. Дверь сломаешь, — на момент забывая про льющуюся воду, разворачивается к нарушителю (пора прекратить удивляться) спокойствия. — А тебя всё никак не отпустит? — ухмыляясь, задирает бровь, а затем спешно возвращается к прошлому занятию. — Я же сказала: никто не усомнился в твоих способностях, покоритель! — избежать нервного тика мышцы души всё же не удаётся. Тая шлёпает по крану, тычется в примерное положение салфеток, но на пути встречает только пустую дырку. Поворот вокруг своей оси. Сощуренные глаза не определяют в помещении ничего, что может ей помочь. А! Нет, стойте! Слегка встряхнув ладонями в воздухе, она делает широкий шаг навстречу и в следующее мгновение обтирает мокрые пальцы в обход чёрной майке, морща нос в пакостном удовольствии. Во время увлекательного процесса краем глаза Грин обращает внимание на неопознанный объект в руке Хонды и машинально тянется к нему. Ей даже не требуется вытаскивать её и подносить к самому носу, чтобы убедиться в ощущениях. Вместо этого она шагает ещё ближе и, игнорируя факт наличия Акиры и своего приклеивания к нему, заводит ладонь за спину, чтобы нащупать пустое углубление вместо дверной ручки.
— Годзилла и правда сломал, — тихий смешок. Шаг назад. Тая на миг теряет равновесие, пошатывается, однако успевает найти точку опоры на груди. — Теперь у нас действительно проблема, — задумчиво разглядывая собственную ладонь, Грин сообщает своё ёмкое замечание.
Ой. Кажется, запах вернулся.

Быть запертой в узкой комнате два на два с Акирой Хондой, что может быть лучше? Стоило спросить себя об этом минуту спустя, но чувствуя  редкие удары сердца через тонкую ткань, Тая не могла представить ситуации, беспокоящей нервную систему куда больше, чем то, что имело место быть в данную секунду. Поднять глаза выше собственных ладоней? Не в этой жизни. Заворожённым взглядом она мозолила свои руки, стараясь незаметно поймать глоток воздуха, не включающий в себя бонус вроде заполняющего и без того узкое помещение любимого запаха. Самое время отчаливать в царство не переживших общество самого лучшего друга? Если бы она только знала, насколько несущественными были эти сдавливающие спазмы в лёгких в сравнении с тем, что ожидало за очередным неожиданным поворотом судьбы.
Акира заключает нестабильную конструкцию в объятия, и мгновенно конструкция превращается в натянутую струну, перестающую подавать какие-либо знаки, что там внутри ещё кто-то есть. Тая Грин замирает. Затыкается. Перестаёт дышать. Была бы возможность, она бы и вовсе закончила своё бренное существование на этой планете, однако поймавший второе дыхание кровогоняющий орган считал несколько иначе. Бам. Бам. Бам. Посторонние звуки и даже голос Хонды меркнут на фоне сотрясающих слух ударов. Когда Хонда решает, что не шевелящаяся подруга должна принять другое положение, в мыслях меркнет. Как шарнирная игрушка она следует по заданному направлению, чтобы моментом позже осознать – лучше бы упала на раковину. Удары пульса становятся громче. Но всё настолько плохо, что девушка не находит в себе сил беспокоиться о том, что кто-то может распознать весьма красноречивую реакцию за попытками моторчика прорваться наружу через клетку из рёбер. В состоянии ли ситуация скатиться на ступень ниже? Было бы удивительно, если бы всё произошло иначе. В помещении Акира «всё только начинается», и плечо покрывающееся мурашками от колющих волосков тому доказательство. Она бы сжалась ещё сильней, но все системы отвечающие за сопротивление перестают мигать красными огнями тревоги. Грин тихо выдыхает и обессиленно роняет голову навстречу покорителю не только женских сердец, но и дверных ручек. Белый шум в мыслях превращается в мутную консистенцию, в которой невозможно определить ни слова. Нос распознаёт место приземления как ключицу, и в следующий миг Тая закрывает глаза, решая что лишние телодвижения сделают только хуже. Хотя, казалось бы, куда хуже?
— А? — резкое пробуждение ото сна заставляет девушку дернуться назад, смотря на Хонду ещё более потерянной в трёх шотах текилы экспрессией. Увы. Тая Грин опьянела с концами вовсе не от жалких стопок, согревающих желудок. Лёгкое головокружение ничто по сравнению с тотальной прострацией, благодаря талантливому мастеру на все руки. — Нет, — вылетает слишком жестко. Несколько отрицательных мотков головой. — Мне совсем не холодно, — тоном непреклонной серьёзности. Детали вроде жара по всей спине девушка предпочитает опустить, и, видимо, почём зря. Быть может, тогда бы Акира поубавил обороты шила в заднице.
Он за что-то извиняется. Грин непонимающе хмурит брови, всё ещё пытаясь найти себя после затянувшихся объятий. Он произносит неясный набор слов, а сердце Грин проваливается в пятки, наконец-то достигая отметки долгожданного дна. Что? Тая чувствует как нутро сжимается. У неё не получается изобразить лицо «всё так и должно быть». У неё не получается изобразить ничего, потому что так быть точно не должно. По крайней мере, в её узком мирке недостойной лесбиянки уж точно. И в короткий миг, когда поплывший рассудок допускает самую больную идею на свете, на заднем плане слышится звук битого стекла заменённый на щелчок открывающейся двери. Что?
Её словно окунают в ледяную воду. Тая растерянно моргает, сбивчиво вдыхает спасительную каплю кислорода и тут же оживает, разворачиваясь на ретировавшегося в зал поработителя. Следующий кадр: спина пятится назад, встречаясь с её носом, но на этот раз Грин хватает координации, чтобы не цепляться ни за чьи части тела. «Избавиться от настойчивых поклонниц? Что?» Она делает шаг назад под неустанный треск чего-то, отдалённо напоминающего надежды четырнадцатилетней бестолковой фанатки. «Неправильная ориентация?» Воздух вновь кончается. Однако по несколько иным причинам. Тая непонимающе мозолит чёрную майку, и, к своему счастью, несколько спасительных секунд её обладатель не обращает внимание на слепой хвост сзади, явственно тонущий в щедрой порции прохладительного ведра реальности. За тишиной следует толчок, и в беспамятстве девушка поддаётся движению, успевая схватиться за мужское плечо. Губы тянутся в бестолковую улыбку до тех пор, пока она не поймёт, что именно чувствует по этому поводу. Неразборчивая каша в мозгах сменяется на глухой свист. Лучше он, чем любая из далеко не радужных идей, способных пролить свет на услышанное.
— Спасибо, — всё то же бестолковое счастливое выражение лица. Грин аккуратно проползает к своему месту, наконец-то начиная видеть мир чётко. «Вот уж чего тебе не хватало в туалете, да?» К её большой удаче голос Акиры прерывает прорезавшуюся сквозь корку отрицания мысль. Она приподнимает брови, стараясь сменить вид потерянной собачки на нечто напоминающее обычно-участливую Таю Грин. «Лесбиянку, которой так удобно прикрываться от навязчивых подружек.» Острый укол в подреберье отпечатывается рваным движением к рюмке. Последняя опасно покачивается, но всё же не падает, пойманная чьей-то более прыткой рукой. — Ha-ha, — достаточно правдоподобно? Уголки губ не соглашаются с попыткой натянуть улыбку в тридцать два, то и дело стремясь опуститься в безмолвную отсутствующую эмоцию. Но явно не сделанная для симпатий Хонды обладательница нетрадиционной ориентации не сдаётся. — Да ладно тебе, кто в это поверит, — пытаясь избегать зрительного контакта, девушка издаёт неубедительные звуки безудержного веселья, молясь, чтобы провидение немедленно вытащило её из этого бара. — Кушай-кушай, — в неё вряд ли сейчас влезет хоть что-нибудь. Грин включает систему игнорирования окружающей действительности, превращаясь в набитую перьями куклу. Тыкай, не тыкай, всё равно будет продолжать смотреть на тебя стеклянными глазами нарисованной радости. Ещё один обрывочный смешок на предположительно смешной комментарий. Отчаянные попытки реанимировать себя не венчаются успехом, а когда на неё летит проклятая картошка, от которой хочется блевать, всё становится в разы печальней. Вместо забивающегося в истерике пульса внутри прорезается позабытый за алкогольной дымкой свинец, сдавливающий лёгкие. Тая старается заставить себя раскрыть рот, но всё, что может лишь отдалённо походить на признаки дёргания косичек понравившейся одноклассницы, вызывает болезненное отторжение. Потому что ключевое слово во всём этом: «походить».
Неужели молитвы услышаны? Когда, казалось бы, бежать уже некуда, и сердце вот-вот пойдёт по швам, чудо в лице администратора отвлекает Хонду от увлекательного процесса кормления своей липовой подружки. Грин быстро дёргает пальцами картофелину и запихивает её себе в рот, закрывая глаза на отчётливый рвотный позыв. Уходит? В лёгкие наконец-то попадает глоток свежего воздуха, который, к сожалению, не способен исправить ситуацию. Пустой взгляд на поднявшуюся на сцену фигуру. Тая скрипит стулом, находя поддержку в удачно расположенной стене. Голос со сцены в одну секунду окутывает всё помещение. Каждый удар битов приходится на удар её разгоняющегося пульса. И при всём желании кричать в такт от восторга, у неё не выходит побороть приступ апатии. Бам. В голове раздается голос Беттани Миллз, хихикающий над хэппи-эндом. Бам. Хэппи-энд становится чушью щедрым определением Акиры. Бам. Ей становится стыдно за себя. За чувствительные коленки. Многозначительные шуточки и всё, что могло быть воспринято, как открытое заявление безответно влюблённой butch one или not butch one anymore. Да какая хрен разница? Грин внезапно подскакивает с места.
— Я схожу в бар. Что-нибудь нужно? — она не уверена, что ей удалось перекричать человека со сцены, потому что ответов не следует, но пробивающиеся через скорлупу спокойствия мысли не дают иного выбора, кроме побега. Виски назойливо пульсируют. Тая сжимает челюсть, чувствуя как организм начинает реагировать по привычной схеме раненной лебеди. «Пожалуйста, успокойся.» Теряясь среди подпрыгивающих на месте людей, она хватается ладонями за лоб, делая систематичные вдохи-выдохи. Отчего она натыкается на одни и те же грабли на протяжении всей своей жизни? Ведь никто не заставлял её заливать здравомыслие алкоголем, чтобы перестать воспринимать типичного Акиру должным образом. Никто не заставлял падать на грудь и умирать в объятиях, и от осознания собственной бестолковости становится тошно. Рваный всхлип. Тая задирает голову к потолку. Вдох. Музыка затихает, и вместе с ней затихает ноющий орган в груди. Грин спешно разворачивается обратно, протискиваясь сквозь непредвиденное столпотворение. Лучше она прилипнет к спасительной стене раньше, чем Хонда явит свою персону компании.
— Мы только что придумали, что тебе сделать, — подозрительное оживление в мимике Дейва селит в душе зерно беспокойства, но Тая больше не собирается никуда бежать. Вопросительно задранная бровь. — Тебе туда, — девушка недоумевающе следит за направлением пальца, и когда глаза останавливаются на подсвеченной вдалеке сцене, зрачки Грин округляются.
— Нет! Не-е-ет, — она нервно трясет головой в отрицании, — Любое штрафное желание. Нет! Это не честно. Это подло! — несмотря на её паническое трепыхание за столом, остальных подобное сопротивление скорее веселит. Она раскрывает рот, чтобы продолжить скандировать «нет», но появление Акиры из кучи людей перебивает её на полуслове. — Enslaver just slaved the crowd, — если честно, она сама не ожидала смены полюсов настроения. — Ha-ha, — широкая улыбка не заставляет себя ждать. — No, seriously! You were great. As always, — впрочем, Тая Грин не сомневается, что эмоциональный всплеск – не больше, чем защитная реакция, и, чёрт его знает, насколько организма хватит, прежде чем все системы вновь сдадут позиции. Тук-тук-тук в груди. Напуганный возможным возвращением истеричного состояния мозг не находит другого решения, как стать послушной служительницей верящего в её гетеросексуальность. — Ладно, я не буду нарушать данного слова. Одно условие: в одиночестве я туда не полезу, — к счастью, условие не встречает никаких возражений. Грин тянется к поджидающему нужного момента шоту и широким движением руки заливает в себя мотор сегодняшнего вечера. — Вы мне все не нравитесь, — тыкая пальцем в группу идейных и полагая, что новоприбывшего и без неё введут в курс дела, она скрывается в нужном направлении следом за Дейвом. Пять минут на определение, что могут изобразить горе-певица в отставке и бестолковый гитарист, подвергнувший её публичному испытанию, и хрупкая фигура вырастает в районе микрофона, слегка улыбаясь расплывчатой за бьющим в глаз светом публике. Неровный выдох. Она хватается за микрофон, как за спасительный канат во всём цирке, происходящем последний час. Поворачивается назад, кивая парню с гитарой.
— My heart's a stereo. It beats for you, so listen close. Hear my thoughts in every no-o-o-te, — и пока сердце опять проваливается в район пяток, мелодия заполняет пустоту в груди. Это чувство всегда приходило на помощь, когда мир сваливался тяжелым весом на тонкие плечи. Где-то вдалеке различается их столик, за которым сейчас находится та самая неподъемная Вселенная. Но она предпочитает не задумываться о происходящем за чертой небольшого подиума. Любить Таю Грин – чушь? Пускай, ей и раньше не мешало чувствовать без ответа, так почему изменять традициям? Тая улыбается шире, выдавливая из себя металлическую тяжесть звуком собственного голоса. Гитара играет последний аккорд. — To sing along to my stereo, — вдох. — Thank you, guys, — она ретируется прочь как можно скорее, стараясь не обращать внимания на всеобщую реакцию. И прежде чем вернуться, она проскальзывает к бару, заливая в себя «как обычно» этого вечера. Глаза замечают Дейва, уже занявшего своё место, а затем останавливаются на тёмной голове. Разряд электричества бьёт под дых. Наверное, если бы в ней не было пятой стопки, она бы не шла с такой уверенностью. — Лавочка с желаниями официально закрыта, — главное: не заострять внимания на случившимся, и есть шанс покинуть это заведение живой. Грин падает на стул, пошатывается, но успевает схватиться за седушку, принимая статичное положение. И почему нельзя становиться невидимой, когда это так необходимо?

Прежде чем Тая Грин успевает переварить произошедшее, её голова дергается в согласном кивке. Глаза провожают удаляющуюся спину до тех пор, пока та не пропадает между столиков, мелкая в последний раз в свете входной двери. Она мозолит единственную точку, походя на зависшую электронную игрушку, неспособную справиться с перегревом операционной системы. Под ухом слышится громкий всплеск хохота, и, стараясь выглядеть живой, девушка издаёт сдавленный смешок, усилием воли заставляя себя отвернуться.
«Я что-то не так...» По спине проходит электрический разряд, походящий на волну мурашек от холода, но она прекрасно понимает, что странные реакции организма не имеют ничего общего с температурой в комнате. Улыбается пошире, когда кто-то за столом упоминает её имя, начиная подшучивать над покорительницей сцены. В ответ – пустота. Ледяная пустота, заполняющая всё: мысли, сердце, лёгкие. Она что-то не так сделала? Почему-то сейчас даже этот вопрос выглядит слишком страшным, чтобы задавать его самой себе. Ноготь начинает нервно ковырять деревянные прожилки в столе, превращая секунды ожидания в короткую вечность. Она соврёт, если скажет, что не ожидала хоть какой-нибудь реакции от Акиры. Но это? Это было явно далеко от того, чего она хотела добиться. «Зачем ты только...» Внутренний голос вновь прерывает чей-то басистый гогот. Тая дёргает кончиками губ, не в силах изобразить что-то большее. Зачем она только полезла на эту проклятую сцену? Похоже, что не только тёплые чувства, но и дружеская симпатия к ней превратилась в сплошную чушь. Иначе как объяснить скорейшую эвакуацию, стоило ей оказаться в поле зрения Хонды? Грин нервно улыбается, переставая понимать попадает ли с реакциями в такт оживленной беседы. Ей хочется оказаться как можно дальше отсюда, трусливо сбежать, только бы перестать чувствовать всю гамму полнейшего отчаяния. Слишком много хочет.
Пару кругов самоуничтожения, и знакомая фигура всё-таки появляется. Моторчик в груди подозрительно замирает, превращая экспрессию набитой опилками куклы в нечто куда более устрашающее с точки зрения ментальных способностей. Улыбаться? Плакать? Грин решает остаться где-то посередине, встречая Акиру попыткой показать все тридцать два зуба и паралитическое дергание правого века в придачу. Он что-то говорит, кивает, оставляя жирный знак вопроса на лбу Таи Грин, и двигается в противоположную сидячему положению сторону, не оставляя иного выбора, как подскочить следом. Всё очень плохо? Она старается сосредоточиться на гуле в набитом зале, чтобы справиться с ансамблем трёх сердец. В горле, ушах и где-то в районе пяток. Потерянной тенью ступает следом за тёмной макушкой, молча сверля внезапно занимательное горло чёрной майки. — Хочу сказать, что интрига – не всегда увлекательно, — к счастью, негромкий крик души теряется в посторонних шумах и скрипе двери, которую она уже успела вдоволь рассмотреть минут десять назад. Тая хватается за локти, отвлекаясь на поток ветра в лицо. Решил избавиться путём натурального отбора? Второй порыв отвлекает от продолжения идей на тему: что именно она сделала не так. Акира останавливается. Грин съёживается следом.
— Извиниться? — слишком много смятенного удивления на один квадраный миллиметр. Она спешно хлопает ресницами, пошатывается и вновь подхватывает себя руками, продолжая сверлить потерянными глазами человека напротив себя. Увы, настроенный на пессимистичный лад разум успевает послать ещё один сигнал тревоги в легкие. Воздух кончается прежде, чем Хонда не извиняется за сеанс щекотки и доминирования покорителя. От напряжённого внимательного взгляда она переходит к выдоху облегчения. — О, Господи, — спасибо четвёртой (пятой?) текиле за то, что обычно остающиеся в рамках внутренних монологов комментарии больше не держатся за зубами дольше нескольких секунд. — Ты серьёзно? — резко нахмуренные брови. — Глупости, перестань. Какая разница, какую чушь Беттани решит рассказать. Всё в порядке, не надо придумывать безумных историй во имя благой цели, — и если не считать дрогнувшую интонацию на болезненной теме, Грин перестаёт походит на клубок спутанных нервов и эмоций. Она всё ещё обнимает себя жестом невидимой поддержки, но когда Хонда перестаёт выглядеть пугающе-серьёзным, стянутые волнением лёгкие позволяют сделать короткую передышку. Никто не собирается отправить её ближайшим рейсом в Магадан, уже хорошая новость на фоне испытанного мысленного шторма. Всё познаётся в сравнении.
Тихое «ой», сопровождающее впечатывание щекой в уже оцененную по достоинству мужскую грудь. Владыка женских разумов решил устроить тест драйв её ощущений второй раз? Как бы ей ни хотелось воспротивиться спёртому дыханию, всё повторяется в точности, как в ванной комнате. С одной единственной поправкой – Грин знает, как именно это закончится, и поэтому утонуть в моменте не получается от слова «частично».
— Я и не пою, — бубнит куда-то в майку в надежде, что если будет продолжать дышать ртом, то у неё получится избежать эффекта Акиры Хонды. Где-то здесь надо повесить табличку: ты пыталась. Потому что заботливо трущие спину ладони перечёркивают жирным красным маркером эмоциональную апатию Таи «чушь» Грин. Пульс опять начинает надрываться, и девушке не остаётся ничего, как глубоко вдохнуть, пожав плечами на все страхи закомплексованной недостойной. Она всё ещё не в Магадане, а если окажется там, то пусть хотя бы заслуженно. — Откуда мне было знать, что ты пойдешь тестировать мою холодоустойчивость на улице? — изображая наигранное недовольство, она задирает подбородок в попытке увидеть лицо своего собеседника. Лучше бы дальше продолжала тыкаться носом. — С тобой замёрзнешь, — и что бы это ни значило, Грин громко хмыкает и возвращается в удобное для душевной кончины положение. Ненадолго. Тёплая человеческая подушка принимается куда-то двигаться, ей даже не хватает здравомыслия скрыть приступ искреннего недовольства. «Куда!?» Вопросительно дёргает бровью вверх. За нарушением условий комфорта следует объемный поток слов, не успевающих пробивать толстый слой алкогольного сопротивления. Где-то на имени «Беттс» Тая начинает морщить нос, улыбаясь. Попытка раскрыть рот. Кто бы здесь позволил. — Хватит смеяться! — вырывается с детской интонацией беспомощности. Акира, кажется сейчас твоя партнерша по танцем отойдёт в иной мир, может быть, хватит с нас stereo hearts? Грин резко делает шаг назад, хватается за болтающуюся у пояса сумку и с хмурым видом копается в последней, пытаясь избежать вываливания наружу содержимого. В её руках появляется телефон и короткое просветление на счёт того, как мог выглядеть стремительный побег из объятий. Резкий шаг навстречу. Просовывает руки за спину, шлёпает подбородок как можно выше к плечу и принимается тыкать по экрану, задранному вверх в весьма неоднозначном положении. — Удобно, да? Мне вот было удобно, ­— не скрывая обрывистое, ехидное хихикание, она щелкает кнопкой выключателя и с чувством выполненного долга отводит шею назад, чтобы заглянуть в глаза своего калорифера. — Такси будет через две минуты. И, Хонда, я может быть и не похожа на серьёзную, но говорю серьёзно. Беттани Миллз может сказать, что я разочаровалась в жизни и решила сменить пол, это никак не изменит яркость красок моей реальности, — пусть всё ещё печальной. В конце концов, тяжело утонуть в океане расстройства, будучи прилепленной к причине всех страданий. Мгновение. Тая широко улыбается, сверкая лучами подозрительной радости на всю улицу. Мгновение. Холодные ладошки оказываются под защитой тёплой спины Акиры, а лицо девушки окрашивается в ликующее счастье от собственного паскудства. Мобильный вибрирует. Она спешно убирает руки наружу, ретируясь с места преступления в сторону машины. — Такси на месте! — и сверкая рядом белых зубов, Грин бежит прочь от возможной расплаты.
Шлепается на заднее сидение, здороваясь с водителем через сбивчивое дыхание и короткие вспышки смеха, закусывает губу от ребяческой истерики, что каратель не простит грешную душу, и, когда Хонда оказывается на соседнем кресле, тут же падает головой на колени, быстро проговаривая: Лежачих не бьют! — руки перед собой, зажмуренные глаза и продолжение неистового веселья. — Я буду петь! Хоть всю ночь буду! — какой забавный ракурс снизу. Тая неожиданно меняется в лице, кое-как подскакивает из лежачего положения и шепчет в самое ухо, — Ой, коленкам как, нормально? — и перед тем как девушка сползает обратно на место, она вздёргивает бровями и самодовольно ухмыляется. Кто-то надеялся, что это конец? Смешно. Не проходит десяти секунд, как неугомонный голос вновь подаёт признаки жизни. — Знаешь, идея с бургерами по пути – очень хорошая. Потолок этого такси очень подозрительно шатается в разные стороны. Мне кажется, обычно они так не делают, — задумчивый вид. На момент можно даже подумать, будто ей только что открылся утерянный миру смысл. Опрометчиво. Она вновь переходит на шёпот. — Вообще опасно находиться в замкнутом пространстве с голодными людьми. Мало ли, что им в голову взбредёт, — и на этой чудесной ноте, она поворачивается к животу Акиры, по всей вероятности, собираясь доказать ему своё предположение на практике. И доказывает.

Бедная, наивная Тая Грин. Поддавшись секундному порыву скрасить мрачный эффект столкновения с Беттани Миллз, она и подумать не могла, что не только не сможет остановиться, но и передаст опасную заразу своей неслучайной жертве. Задыхаясь смехом от собственной неоспоримо замечательной идеи в рамках неуязвимой лежачей, она бы так и продолжала прогрызать путь через границы личного пространства, если бы несколькими мгновениями позже не почувствовала уползающую ткань с живота. В голове мелькает перепуганное: «КУДА!?» Но уже слишком поздно пытаться остановить этот несущийся в лоб поезд. По салону разносится сдавленный собственной ладонью взвизг, и хрупкое тельце складывается пополам в надежде противостоять порабощающим во всех смыслах конечностям.
— Одумайся, Хонда! — выдавливается отчаянным писком из свернувшегося в клубок существа, тянущего обратно края кофты. Грин чувствует, что точка опоры начинает двигаться. Можно выдыхать? Никогда нельзя. Кажется, её нос утыкается куда-то в ногу, и Тая не находит способа защититься лучше, чем схватиться зубами за чувствительную конечность. Зря. Расплата за содеянное доносится эхом от шлепка по... заднице? Сказать, что пьяненькая лесбиянка теряет дар речи – скудно описать лишь малую часть спектра двойственных ощущений, которые пришлось испытать в один миг. Она перестаёт кусаться, замирая в последней позе наказанной. И, если прислушаться, то можно отчётливо расслышать кроличье сердце, пробивающее себе путь наружу. Её опять тянут в неизвестном направлении – каратель никак не успокоится? В ней открывается второе дыхание борющейся с поработителями, и Тая принимается истерично размахивать ладонями, не желая узнать, какие ещё гениальные мысли посетили тёмные дебри фантазий Акиры Хонды. — Пожалуйста, — по-щенячьи скулит, зажмуриваясь и съеживаясь, насколько позволяло новое положение. К слову, всё ещё не оценённое по-достоинству за неимением необходимой секунды на осмысление. Впрочем, момент упущен, и вряд ли когда-нибудь в этой жизни ей понадобятся ценные мгновения на размышления. Лицо чувствует, как по нему проводят чем-то мокрым. Грин в последний раз дёргается прочь, но когда постороннее вмешательство идентифицирует себя как язык Акиры, последняя извилина с белым шумом подвергается короткому замыканию и перегорает, оставляя её, по меньшей мере, ни с чем вместо мозга. Больше никакого сопротивления. Да и как здесь подавать признаки жизни, если деятельность организма сводится к тому, чтобу удержать кровогоняющий орган на своём законном месте? Грин тяжело вздыхает, не раскрывая глаза, будто поступи она иначе, и струны души пойдут по швам. Тук. Тук. Тук. Прерывистая пульсация в висках заполняет всё пространство размеренным звуком. Тш-ш-ш? Почти как разряд. По шее прокатывается волна мурашек, заставляющая погибшую на поле щекотки подпрыгнуть на месте и вновь засмеяться. Девушка резко поворачивается к заявившему о себе мучителю, пытается что-то сказать, но, понимая плачевность ситуации с коммуникативными способностями, сдаётся, падая носом навстречу мягкой щеке и сползая по шее к второму по удобству плечу. Стоит поблагодарить отшлифованное спиртом сознание – оно не ищет ответов на значение широкого жеста. Беспрекословно соглашается на заданный ракурс, принимая вырисовавшуюся реальность, как должное. Ведь все друзья облизывают друг друга, заставляя сердце выскакивать наружу! По-мнению пьяненькой недостойной, именно так оно и было. Акира веселится так, что любой другой позавидует, а, значит, ничего выходящего за рамки «не чуши» не происходит. Интересно, он всегда так выражает дружеские привязанности? Современная Скарлетт О'Хара решает подумать об этом завтра.
Неожиданные вибрации в районе кармана заставляют Грин поднять голову, подозрительно уставляясь сначала на лицо Хонды, а затем в направлении копошения. К счастью, призрачная мысль, которую вряд ли бы кто-нибудь посмел озвучить вслух, безжалостно выбивается движением коленей. Сдавленное «ой», после которого следует ещё несколько ударов под зад. На этот раз на ментальном уровне. От поражения до глубины души Тая раскрывает рот, зажмуриваясь и отрицательно тряся головой. Она задыхается? Определённо. Сдаётся? Только не с жужжащей пятой точкой. Девушка наклоняется вперёд. Глаза в глаза. — Sounds more like an anthem of a dirty mind, — короткий многозначительный взгляд в душу, и Грин расплывается в улыбке, продолжая давиться рвущимся наружу смехом. — You're not gonna pick that up? — от возможной картинки, если бы ответ оказался положительным становится ещё веселей, но, ведомая внутренним ощущением опасности, она предпочитает не дразнить дальше и не проверять насколько подобный расклад возможен. Хонда делается непробиваемо серьёзным, пока Тая решает, что на сегодня можно позволить разбираться со всеми вопросами, требующими концентрации, мужской части компании. По крайней мере, на то время, пока у неё есть дела поважней. — Какой настойчивый Дэйв, — девушка хмурится, сжимает губы и еле слышно бубнит. Со стороны может показаться, будто за копной спутанных волос происходит всплеск мозговой активности, и впечатление не будет ошибочным. Тая внезапно оживляется, довольно быстро забирает свои руки из капкана и, без задней мысли, приподнимает пятую точку с нагретого места. — Секунду, — всё выглядит так, словно она собирается двинуться в сторону пассажирской двери. Ключевое слово: выглядит. С видом полного погружения в процесс, Грин опирается ладонью о кусок сиденья между коленями, стараясь не потревожить последние, пока вторая заходит под приподнятое тело, принимаясь искать вибрирующий карман. Момент. Девушка нащупывает что-то похожее на искомое отверстие, просовывает туда прохладные пальцы сталкиваясь со странными свойствами мобильника Хонды быть на удивление тёплым и мягким. Прямо как... человеческая кожа. Недоумевающее выражение лица. Осознание. — Oops, sorry! Wrong way, — не зацикливаясь на неудаче дёргает конечность обратно, сползая чуть ниже по прямой линии. Ещё одно отверстие, в которое она заводит ладонь с большей опаской. Сводит брови. Напряжённо закусывает губу. — Нашла! — с искренней радостью просовывает руку глубже, продолжает копошиться и несколькими мгновениями спустя вытаскивает утерянный под задницей предмет, довольно вручая его Акире. — Nothing to vibrate down there anymore! — ой, и чуть не забыла, — Ha-ha, — кривляя шутника этого вечера. Наконец-то рассеянное внимание ловит светящуюся вывеску забегаловки. Она потерянно смотрит по сторонам, задумчиво морщит нос и резко подтягивает ноги в себе, обозначая выбранное направления. Нащупывает за спиной дверную ручку. Дёргает, слегка наклоняется назад, но вовремя собирает разваливающийся организм, не позволяя себя выкатиться наружу. Ещё парочка попыток развернуться на месте. — Sorry, — в котором больше «not sorry», чем извинений, когда девушка прижимается к Акире вместо сидения, аккуратно поворачивается ногами на улицу. Свобода! Стук приземлившихся на твёрдую поверхность каблуков сопровождается невнятным поворотом вокруг своей оси, который она останавливает хватаясь за распахнутую дверь. — Шлёпни меня по лбу в следующий раз, когда я откажусь от твоей толстовки, — выпрямляясь, Грин обнимает себя за плечи и тут же стартует в сторону помещения, останавливаясь лишь перед преградой из барной стойки. Только сейчас, наконец-то оказавшись в безопасности открытых пространств сердечная истерика возвращается с новой силой, отзываясь мелкой дрожью в животе. Выдох.
— Будете заказывать? — Тая поворачивается через плечо, издавая подобие короткого смешка.
— Нет, простите, подождёте секунду? — когда дверь скрипит, девушка отворачивается в попытке отвлечься на рассматривание меню. Шаги останавливаются рядом, и она дважды шлёпает по коленке Акиры. — Вот теперь готова! — внутри всё опять сжимается. То ли эффект прохладного воздуха, то ли постепенно выветривающийся алкоголь не позволяют приклеиться обратно даже под давлением покрывающейся мурашками спины. Грин ежится на месте, поджимая плечи и вчитываясь в пустые для головы названия. Никогда ещё выбор бургера не был такой непосильной задачей.

Как она пропустила тот момент, когда спирающие дыхание вторжения в личное пространство превратились в побег пострадавшего на переднее сидение? Если бы кто-нибудь дал ей пульт задней перемотки, она бы снова и снова проигрывала короткий отрезок поездки от бара до закусочной, когда градус алкоголя в крови был достаточно высок, чтобы не анализировать своё поведение, а реальность, от которой сейчас хотелось зарыться в канаву позора, была отделена входом в бургерную. Увы. Хорошее имеет свойство заканчиваться, а в случае с Таей Грин, после всего хорошего наступали последствия и не всегда те, которые она могла предвидеть. Изоляция дурных подружек входила в их число.
Оказываясь в одиночестве, девушка жмётся к месту за пассажирским креслом, решая избавить себя от завороженного созерцания неприветливой спины. Грин закрывает глаза, опираясь головой о стекло и мысленно поджигая костёр пьяных приставучих лесбиянок, рвущихся выбраться из пучины гомосексуальной френдзоны. По крайней мере, ей повезло больше, чем Беттани Миллз, и никто не стал фристайлить на улице, изгоняя демона из своего общества. Вряд ли бы она смогла пережить это с такой же стоически выдержанной расплывчатой улыбкой на первый оборот и громким смешком на второй. Сколько раз можно повторять? Тая прикусывает губу, стоит только шутнику вернуться в разговор с куда более здравомыслящим собеседником. «Нет, мы не встречаемся. Ей только пить надо меньше.» Она ловит себя на том, что двигает губами в такт внутреннему голосу, и мгновенно шлёпает ладонью по опасной зоне. Отрезвляющее единство с самой собой на заднем сидении оказалось не таким уж и отрезвляющим. Хотя вместо сакрального шёпота без причины, она бы с куда большим удовольствием продолжала существование с перегоревшей извилиной, не пропускающей поток мыслей. Теперь же последних было достаточно, чтобы черепная коробка трещала по швам.
Проходит десять минут, и мир окрашивается в достаточно серые краски, чтобы отвлекающий шум в голове растворился, оставив лишь вечное сияние чистого разума. Ещё одно «жаль» в быстро растущий список утерянных дополнений алкогольного опьянения. Тая прощается с водителем, коротко извиняясь за цирковое представление, и неуверенно двигается в сторону подъезда, не замечая открытого предложения найти опору в любимой коленке. — Перестала представлять угрозу для жизни, — она хочет посмеяться, но атакованная порожком, неожиданно спотыкается, всё же хватаясь за Хонду. — Почти, — добавляет выпрямившись и многозначительно дёрнув бровями. «Давай, Грин. Продолжай в том же духе.» К счастью, гневный спазм лицевого нерва остаётся незамеченным остальной частью их компании, занятой поиском ключей от квартиры. Впрочем и без этого волноваться не стоит, она плетется за спиной до тех пор, пока Акира не останавливается перед конечной дверью. Желание находиться в объятиях ненадолго не мокрой подушки, here we go again.
— Тоже решил прокурить себе все легкие? — нервный смешок. Стены коридора не прекращают раскачиваться, и Грин приходится уткнуться спиной в одну из них. Дверь распахивается. Тая делает невнятное усилие, чтобы отлепиться от поддерживающей конструкции и шагнуть внутрь. — Я бы была осторожней, если бы знала, что мои способности портят людям здоровье, — проклятые туфли слетают с ног, и одна радость ‒ передвигаться становится значительно легче, а, значит, почти неопасная только что убрала лишнюю приставку. Грин поднимает глаза, чтобы увидеть очертания места, куда её привели и... На короткий миг на лбу девушки высвечивается колёсико загрузки. Она чего-то не знает или люди профессии Акиры все снимают такие апартаменты? Может, она выбрала не ту специальность? Вероятно, заметив степень прострации гостьи, её надежды на больший заработок спешат разбить. «Можно было и самой догадаться.» Бессознательные комментарии ‒ вот по чему она точно не скучала.
Озираясь по сторонам, Тая старается следовать за хозяином дома. Вопреки всем законам логики, просторное чистое помещение принимается давить со всех сторон, возвращая в живот постепенно оседающую металлическую тяжесть. — У твоего соседа отличный вкус, — сообщает Грин, улыбаясь, когда обнаруживает кусок стены, оприходованный знакомой рукой. Когда губы пытаются опуститься в радость душевного покойника, девушка встряхивает волосами. «Для пущего эффекта могу посоветовать сесть с обиженным лицом. Ведь это он пытался залезть в твои штаны.» Кто-нибудь, отвлеките присутствующих, она как следует ударится головой обо что-нибудь тяжёлое. Последующая шутка остаётся без ответа. Наверное, потому что от неё скорее хочется сыпать пеплом на макушку и слёзно извиняться за своё нездоровое поведение, но кому это здесь поможет? Грин выдавливает из себя достаточно правдоподобный смешок, и аккуратно заползает на высокий стул, обезопасив Хонду от необходимости ловить нестабильное тело. — А? — непонимающий вид. Тая тянется к устройству в сумке, обнаруживая маму Дейва и очередное ha-ha, чьё глубинное значение у неё не получается уловить. — Видимо, мама Дейв решил, что моя больная голова приравнивается к раку головного мозга, — округляя глаза на высветившееся сообщение, спешно набирает ответ: «Всё в порядке :) Таю Тайсон просто так не сломать.» И в надежде, что она была достаточно жизнерадостной умирающей, жмёт на кнопку отправки, засовывая мобильник обратно и отпихивая сумку в сторону.
На Западном фронте без перемен. Акира продолжает маячить перед носом, не осознавая, что чем больше он мельтешит, тем сильней разрастается чёрная туча над головой Таи Грин. — Я не страдаю садо-мазохистскими наклонностями в отличие от некоторых, — хотя, судя по тому, что она была исполнена целеустремлённости изображать счастливую подружку до победного, это было довольно спорное заявление. — Ем, повелитель! — тряся в воздухе бургером, она делает один надкус, понимая, что чувство тошноты вернулось с новыми силами. — Н... — секунда. Девушка зависает в процессе мозгового штурма. Для не собирающейся оставаться здесь дольше часа, переодеться в другую одежду ‒ шагнуть на тропу лишнего риска. Взгляд падает на сжатый в руке бургер. — Да, давай, — испуская флюиды непринуждённости, Тая дожидается, когда фигура пропадёт из поля зрения, заливает в себя стопку текилы, наполняет рюмку снова, быстро соскакивает со стула в сторону помойки, бесшумно открывает последнюю и с хирургической сосредоточенностью пропихивает бутерброд за выброшенный пакет. За спиной слышатся возвращающиеся шаги. Она совершает рывок обратно. Слишком мало времени. Перегруппировавшись Грин дёргается навстречу. — Спасибо. Я могу там переодеться? — и с завидной скоростью девушка пропадает в проёме, не забывая плотно захлопнуть за собой дверь. Чтобы никто не решил, что его части тела не находились в безопасности в её обществе.
Хорошая новость: по большей части голодный желудок воспринимает новую дозу антидепрессанта с распростёртыми руками, превращая мрачную ауру в терпимую серость вокруг. Плохая новость: бедра Таи Грин реагируют на предоставленные шорты с меньшим энтузиазмом. Девушка проделывает несколько шагов в сторону выхода, ненужная часть образа самоликвидируется в ноги. Попытка номер два. Провал. Грин ощупывает края майки. Мозг даёт зелёный свет, и шорты отправляются лежать на краю постели аккуратной стопкой. «Да кого это здесь волнует кроме тебя?» По квартире раздаётся протяжный скрип следом за которым звучит женский голос. — Твои шорты отказались со мной сотрудничать, — глаза останавливаются на застеклённой комнате, определяя внутри гитару. Силуэт Таи так и не появляется из-за угла, просачиваясь за полупрозрачную стену. — Я могу ненадолго захватить в плен твою гитару? — в гостиной девушка оказывается наперевес с инструментом и широкой улыбкой в тридцать два, навеянной ударившим по сознанию алкоголем. — Сегодня я не нарушаю данных слов, — поднимает брови вверх-вниз. — И как бонус за ожидание: результат собственного производства, — глуповато поджимает губы. На этой чудесной ноте сердце ёкает в груди. Кажется, три капли текилы попали не туда, иначе как объяснить то, что она только что сделала? Лучше бы наиграла собачий вальс. Поздно. Тая неспешно садится на пуфик перед столом, усердно заправляя футболку и ощущая нарастающий ритм пульса, стучащего в горле. Едва заметный выдох ртом.
Сокрытие талантов было вовсе не жестом недоверия. Наоборот, если бы ей пришлось выбирать единственного, кому бы она могла спеть содержимое своих замаранных черновиков, этим человеком бы стал Акира Хонда. И именно от ощущения важности происходящего, развернувшаяся перед глазами сценка была её самым страшным кошмаром. Грин раскрывает рот, заглушая своим голосом стук в груди. Она поднимает глаза несколько раз, тут же пряча от разряда электричества по лёгким. И когда пальцы отпускают струны, Тая не слышит ничего кроме громкого гула в ушах. — Уже бежишь курить? — ha-ha.Florence And The Machine – Shake It Out (Acoustic)

Звуки гитары затихают, погружая комнату в звенящую тишину на короткий период. Однако Грин не удаётся в полной мере оценить тяжесть замолкнувшего мира. Удары сердца громыхают в ушах, создавая впечатление, будто зона поражения её ускоренным пульсом выходит далеко за рамки ментальных катаклизмов. Не поднимает глаз. Облизывает губы, прикусывая себя за щеку, но не может набраться смелости посмотреть на человека напротив. Глупо. Словно на той внезапно далёкой стороне комнаты её ждёт страшное открытие, вроде свернувшихся в трубочки ушей Хонды и экспрессии глубоких физических страданий. Ведь не ждёт?
Тая поднимает голову, когда слух улавливает движение железных ножек по полу. Взгляд наверх. Неуверенная улыбка навстречу вновь раскачивающейся комнате. Наверное, стоило пересилить взбунтовавшийся организм и хотя бы попытаться запихнуть себя больше, чем кусок бургера и несчастную картофелину из бара. Она обязательно пожалеет об этом, но будет уже слишком поздно. Акира начинает говорить, становится хуже. К лёгкому головокружению и звуковым галлюцинациям прибавляются начальные признаки сердечного расстройства и тяжелое дыхание. Можно было обойтись одним пальцем вверх. Впрочем, это же Хонда. Чем-то одним он обойтись в принципе не способен.
— Я не... — забавно заглатывает воздух в попытке подобрать достаточно ёмкое объяснение. И если надежды на успех и без того было немного, последующие действия уничтожают её под корень. Отрезанное от жизни существо послушно отдаёт инструмент, мысленно благодаря, что никто не решил выжать из неё все данные обещания. Ночной концерт бы завершился в отделении реанимации и встречей с кардиологом. Спустя несколько мгновений уверенность в том, что это был худший расклад, растворяется без следа. Относительное волнение от домашнего концерта оказалось жалким секундым беспокойством в сравнении с тем, что Тае Грин пришлось испытать, когда её тело поднялось в воздух без её прямого участия в процессе. «Господь Всемогущий.» Каким-то магическим образом содержимое головы остаётся в голове, а вместо рвущейся наружу паники зрителям предстаёт переродившийся пьяный феникс. — Между прочим, мои фотографии не такие уж и плохие, — прерывистый смешок, выдающий сполна проблемы с дыханием. (Из-за пения, разумеется.) Тая хватается за плечи, стараясь не утыкаться носом в опасную зону, чтобы лишний раз не беспокоить достаточно настрадавшуюся нервную систему. — Знала бы я, что мне больше не понадобится передвигаться самостоятельно, сделала бы это гораздо раньше, — в любой непонятной ситуации ‒ смейся. И скрещивай пальцы, чтобы никто не почувствовал, как жизненноважный орган бунтует в груди.
Они наконец-то подходят к дивану. Испытание закончилось? Вместо того, чтобы оставить послушное тельце в отдалённом углу, Хонда решает повторить невероятно удобное положение на заднем сиденье автомобиля с поправкой на сдвинутой прочь от вибрирующих карманов пятой точкой, а на лбу Таи вырисовывается дополнительный знак вопроса. В следующем кадре стоит ждать перемещение Акиры в другую часть апартаментов? Она не успевает развить мысль, обескураженная внезапной словесной атакой. Грин уставляется на своего собеседника, едва успевая переваривать сыпящуюся на голову информацию. Эй, постой паровоз, не стучите колёса! Тёплая ладонь проезжается вниз по ноге, необходимость прерывать нескончаемый поток теряет свою значимость. Грин напрягается в надежде запретить частям тела чувствовать то, что они чувствуют, но остановить волну мурашек до спины не выходит.
— Нет, мне тепло! — нервозно дёргает шеей в отрицании (действительности). Продолжая внимательно слушать взрыв активности, она незаметно кивает на каждое слово, резко вливая в себя полученный стакан. По-другому перенести это изощрённое издевательство Тая Грин явно не готова. — Woah, — девушка облокачивается о спинку дивана, негромко смеясь и закусывая ноготь большого пальца. — Парочка мыслей? — многозначительно дёргает бровями, продолжая улыбаться. — Я думала о клавишах. Если быть более точной, я думала об, м, — неуверенно тянет последний звук, кусая себя за язык и отводя взгляд в сторону. Обратно на Акиру. — Органе. И хоре, — она поджимает губы, издавая сдавленный смешок, — Знаю, звучит стрёмно, но, — девушка резко отлипает от спинки дивана, оживляясь и размашисто жестикулируя руками, — I just heart it inside of my head and... I always imagined this song having this, — морщит нос, — Gospel-ish pop sound? And drums. A lot of pounding drums, — резкая смена кадра. Яркие краски сходят с лица Грин, возвращая её в исходное положение висящей на спинке дивана. — Anyway, it's not like I am going to really record anything, — ей кажется, словно по ту сторону дивана происходит сбой системы, и Тая спешит объясниться, — I can't. It's complicated. And let's not darken this evening with something not worth talking about, — хмыкает себе под нос, механически теребя прядь спадающих на плечи волос. Забавно, как просто у него получалось заражать людей энергией и желанием, заставляя вспоминать позабытое ощущение, когда ты не можешь функционировать не выливая мысли на белые листы. И совсем не забавно, что в её случае это был ещё один эффект Акиры Хонды, которого следовало тщательно избегать. Шлёпок по ноге пробуждает от апатичной спячки.
— Хватит шлёпать людей, бдсмщик, — бездумно вылетает, не успевая пройти экспертизу на адекватность. — Я отожру задницу твоего размера и проблема будет решена, — и если лицо Грин светится непринуждённой улыбкой, внутри всё туго сжимается, перекрывая доступ к кислороду. Шумы, по которым она так скучала всё это время, занимают свою привычную частоту, добавляя мутность взгляду. Тая смеется в такт чеканящим открытиям, стараясь не зацикливаться на внутренних ощущениях. — Подвох? — брови непроизвольно ползут наверх, а содержимое мозга выливается через невидимое отверстие. Всё равно не понадобится, потому что понять полярные состояния Акиры от изоляции подальше от пьяной пассажирки до перебирания пальцев ног, от которого хотелось повеситься, было невозможно. [float=right][/float] Если бы она его не знала, давным давно бы решила, что издевается. — Стоять! Ты что, считаешь, что я не должна голосовать? — аккуратно пихая его пятой точкой в бок, театрально кривляет глубокое недовольство. Однако веселье прерывается так же быстро, как и начинается. Кончики губ непроизвольно опускаются, придавая экспрессии Таи удивительную серьезность для той, у кого в голове была пьяная солянка. Девушка коротко смеется, изображая невинность. — Рука сама сломалась, я не собиралась, правда, — и лучше бы она пустилась в печальный рассказ разбитого сердца, потому что следующая фраза входила в список того, к чему жизнь её явно не готовила. В одно мгновение быстрый пульс превращается в ровную полоску, а в горле встаёт тугой ком, через который не проходит ни звука. Она раскрывает рот, но молчит ещё секунду, скорее напоминающую короткую вечность. Шутка? Конечно, шутка, но мутные мысли путаются, заставляя принимать видимое за желаемое. Тая сглатывает свинцовую порцию кислорода и выдавливает её обратно трясущимся смехом. — Stop it! You not funny. And mean! — улыбка шире, — Что если бы я была безответно влюблённой? — и чем сильней ощущается дрожь в животе, тем уверенней звучит её якобы «просто так» мысль, — А ты шутишь, убивая девичье сердце! — хохотнув, она собирается заткнуться, заранее определяя нахождение бутылки текилы, но рот ничего не собирается. — Вот так дошутишься, а потом прячься в другом конце апартаментов, — честное слово, Грин готова прикусить себе язык щипцами, однако рассудок затыкает уши, начиная скандировать ла-ла-ла на все попытки оживить необходимый скилл думать, что говоришь. Она подаётся чуть вперёд и становится совсем серьёзной. — Ни разу не смешно, — отшельница с заднего сиденья может подтвердить.

Находясь с полуголой задницей наедине с алкоголем и Акирой, не изменяя привычной расстановке ощущений, Тая чувствовала себя в относительной безопасности, если исключить очевидные проблемы с настойчиво сдающим позиции кровогоняющим органом. И дело было вовсе не в том, что девушка подозревала своего друга в наклонностях гомосексуального характера (чего нельзя было сказать о нём), просто нарисовать в графе ориентации «Тая Грин» казалось ей ещё большей чушью, чем испытывать романтические чувства к ней Хонде. И как же она ошибалась.
Перед носом мелькает палец, и непроизвольно серьёзность сметает флёром пьяного обаяния человека напротив. Грин спешно моргает, пытаясь уследить за ходом мыслей своего собеседника, однако нетрезвые шумы в голове замедляют скорость реакции на окружающую действительность. Следующий кадр: сердце пропускает удар, когда лицо Акиры слишком стремительно приближается по лобовой траектории. Сердце останавливается, когда эта траектория заканчивается поцелуем на кончике её носа. Что? Девушка дёргает рот, словно пытаясь заговорить, но слова заканчиваются там, где начинаются непринуждённые вторжения сквозь все барьеры личного пространства. Надежда прийти в себя достаточно быстро, чтобы не выглядеть сломавшейся под весом боли безответно влюблённого, не погибает так скоро. Она мрёт постепенными усилиями Хонды, у которого, в отличие от задохнувшейся подружки, находится куда больше аргументов в пользу своих убеждений.
— Ha-ha, — вместо ожидаемого смеха в поддержку ещё одной «чуши» вылетает скорее нервозное заикание. Улыбка спадает с губ Акиры, и Грин машинально дёргает шеей назад, недоумевая от скорости полярных изменений в экспрессиях пустившегося на таран локомотива. Резкий разряд электричества в месте соприкосновения. — Я чувствую, — Тая многозначительно задирает брови, надеясь, что сознание поработителя находится под достаточной дозой алкоголя, чтобы не заметить напрягшуюся конечность и табун мурашек, мгновенно являющий себя, когда ладонь не уходит с коленки. Несколькими неровными вздохами позже Грин готова пересмотреть степень смятения от, казалось бы, безобидного жеста. Голос Акиры растворяется в закипающем мозге, когда девушка обнаруживает определённо не свою руку, двигающуюся вверх по ноге. — So?... — в попытке пробиться сквозь спёртые спазмом лёгкие, она перестаёт беспокоиться о том, в какие предсмертные краски окрашивается её мимика. Глотает кислород, проталкивая панический клубок внутрь живота. Увы, никак. Она сделала всё, что могла, но в и без того тяжкий процесс решил ворваться далеко не позабытый собеседник. Последнее, что Грин успевает как следует запечатлеть на подкорке воспоминаний, которые она будет перелистывать с зажмуренными глазами, оказывается подозрительно довольной ухмылкой. Затем – бесконечное падение вниз. Бам.
— HEY! Why would I, — всё происходит настолько быстро, что следующий звук вырывается громким визгом, сопровождённым шлепком рук по собственной груди в надежде удержать ту небольшую часть тайн её внешних данных, которая у неё осталась. — HIDE!? — инстинктивный рывок прочь ожидает провал, как первый, так и второй, и третий. Сопротивление внезапно прерывается. Тая делает рваный выдох, застывает в одной позе, слышит свист падающего на дно сердца. Последующий вопрос не достигает заблокированных пунктов переработки информации. Пульс пропадает на короткий отрезок. Разряд. Крик о помощи раздаётся с новой силой. Грин трепыхается, переставая получать необходимое количество кислорода. — Господи! Хвати! Пожа! Прекр! — слова еле прорываются сквозь истерику. Мутный рассудок теряет себя как факт. Что-то твёрдое и, предположительно, принадлежащее лицу Хонды, ударяется о выпирающую косточку, но Тая слишком занята накрывшей её паникой, чтобы прочувствовать укол от столкновения. Вторая волна дрожи от неизвестного колючего воздействия. Громкий грудной вздох. — WHA... — всё. Очень. Плохо. Когда низ живота получает щедрый заряд электричества, вероятно, под действием психологического шока Тая умудряется подскочить на локтях, сталкиваясь взглядами с человеком из «интересного ракурса». Лучше бы она этого не видела. Что-то в груди сотрясается в предсмертной конвульсии, и мир вокруг затихает. Грин дёргает губами, стараясь урвать глоток воздуха. Тщетно. Под впечатлением от того, что ей пришлось наблюдать бесконечно долгие доли секунд, девушка расслабляет локти, резко шлёпаясь обратно в лежачее положение. Кто-кто, а она точно не хочет становиться свидетельницей вырисовавшейся картины упёртого мазафакера. Голос Акиры превращается в глухой гул в ушах, не пересекающий границ осознания полученной информации. Остаётся верить, что он понимает – индифферентная к происходящему соучастница не в той кондиции, когда осмысленные вербальные реакции на неожиданный поворот в истории уместны. Под редкие удары пульса в висках Тая уставляется пустым и одновременно наполненным всем спектром чувств взглядом в потолок. На каждый поцелуй по телу пробегает очередная волна, сбивающая с толку. И если одна половина покатившейся по наклонной компании поглощена увлекательным развлечением, вторая пытается собрать предоставленный паззл битого стекла ожиданий от сегодняшнего вечера, зачем-то цепляясь за край обрыва. Нос Хонды оказывается где-то у ребра, наконец пробивая последний барьер выдержки. Дрожащий выдох. Пожалуй, она не готова думать об этом именно в эту секунду. Сегодня. Когда-либо. Тая затыкает уши от собственных внутренних монологов, оставляя финал умозаключений открытым с пометкой «не сейчас».
Девушка делает стремительный рывок навстречу, чудом не врезаясь в щеку Хонды. Напирает до тех пор, пока они не оказываются в относительно вертикальном положении. Глаза в глаза. Не произнося ни слова, она не останавливается, успокаиваясь лишь в момент, когда Акира оказывается прижат к спинке, а она находит себя сидящей на чувствительных коленях. Глубинная пауза. — No chance, — сбивчиво проговаривает оказываясь в нескольких миллиметров от лица. Невнятное движение назад. — Stay where you are, — соскакивая на ноги, на всякий случай совершает останавливающее движение ладонью. Неуверенный шаг в сторону. Тая замечает отброшенную в порыве истерии рюмку, подбирая её с пола. Шатается к имитации журнального столика. В следующее мгновение по комнате раздаётся цоканье стекла по твёрдой поверхности. Не сводя глаз с оставленного на диване поработителя, она неспешно снимает себя очки, отправляя их следом за стаканом. Направляется на встречу. Остановка. Её лицо вспыхивает недолгим озарением. — Мне показалось, что она здесь только мешала, — вопросительная экспрессия. Ноги упираются в край дивана. Лёгким рывком Грин отправляет затасканную по её телу майку валяться в стороне. Аккуратно нащупывая коленом опору, Тая подскакивает обратно, приземляясь сверху на любимую часть тела. — Where did I stop? — двигается ближе, опираясь ладонями о мягкую спинку. — Oh, right! — в нынешнем образе игнорировать явные признаки тахикардии становится проще. Она прижимается сильней, не переставая смотреть в глаза. — Seems like we still have a problem. A lesbian, the butch and unexcited one is right in front of you. Half, — она прерывается, заводит руку за спину и быстро избавляется от атрибутики, которую определяет как ненужную, исходя из предшествующих событий, — Well, now she is definetely half naked, — по спине пробегает волна панических мурашек, заставляющая пододвинуться ещё ближе. (Хотя, казалось бы, куда ближе?) Ладони Грин оказываются на плечах. — Funny situation we got here, right? Any advice on what should she do, stubborn motherfucker? — дыхание подводит, не позволяя издать столь необходимое здесь «ha-ha», без которого, как выяснилось, их диалоги не могли обойтись. Внутренняя дрожь напоминает о себе второй волной мурашек, и Тая прилипает всем, чем только может, заводя руки в объятья за плечи. Топчется пятой точкой на месте, пытаясь принять удобное положение. — Sorry, — кончики губ дёргаются вверх. Нос Хонды попадается в поле размытого зрения. — Not sorry, — совсем шёпотом, после чего Грин оставляет короткий поцелуй на определённом ранее участке.