[html]<!--HTML-->
<link href='https://forumstatic.ru/files/0015/2c/49/56397.css' rel='stylesheet' type='text/css'>
<center><div class="kai1"><div class="kai2"><div class="kai3"><table><tr><td><div class="kai-n">
Кристофер Пауль Фрик, 37
</div><div class="kai-stuff">
Nobody's memory is perfect or complete. We jumble things up. We lose track of time. We are in one place... Then another and it all feels like one long, inescapable moment. So, what does it mean? What do we take away? Which pieces will haunt us? Hurt us? End us? Inspire us? It's just like my mother used to say, the carousel never stops turning. You can't get off.
</div> <div class="kaiout"></div></td></tr></table></div> <div class="kai-thing"> <div class="kaitabs"><div class="kaitab"><input type="radio" id="kaitab-1" name="kaitab-group-1" checked><label for="kaitab-1">главное инфо</label><div class="kaicontent">
<div style='border:1px solid #eee;'><img src='http://savepic.ru/7377895.gif' width="390px"></div>
<table border="0">
<tbody><tr>
<td width="180px"><div id="lostthat"><div class="easy"><div class="coldwarkids">#никнейм: </div><div class="swollenn">Кристиан Кауффманн [сменил]</div></div></div>
</td>
<td width="180px"><div id="lostthat"><div class="easy"><div class="coldwarkids">профессия:</div><div class="swollenn">психотерапевт, профессор</div></div></div>
</td></tr>
<tr>
<td width="180px"><div id="lostthat"><div class="easy"><div class="coldwarkids">ориентация:</div><div class="swollenn">гетеро</div></div></div>
</td>
<td width="180px"><div id="lostthat"><div class="easy"><div class="coldwarkids">looks like:</div><div class="swollenn">Кристиан Бэйл</div></div></div>
</td></tr></tbody></table>
<center><div style="font-family: georgia; font-size: 16px; font-style: italic;"><span style='color:#dda95e'>с</span>вязь с вами: romeo_has_a_gun (skype)</div><br></center>
</div></div><div class="kaitab"><input type="radio" id="kaitab-2" name="kaitab-group-1"><label for="kaitab-2">биография</label><div class="kaicontent">
Сын военного в отставке и домохозяйки, он был первым и единственным (насколько ему известно) ребёнком в своей семье. Мать мальчика посвящала всё свое время поддержанию приемлемой атмосферы в доме, но буйный нрав главы семейства усложнял задачу в разы. Он плохо помнит себя в детские годы, но некоторые сценки из прошлого отчётливо засели в голове. Перед глазами часто всплывают картинки многочасовых занятий с отцом, который взял на себя дошкольное воспитание Кристиана; постоянные негласные правила за несоблюдение которых следовали выговоры и наказания. Их было бы на порядок меньше, если бы не шило в заднице, которым его наградила природа. Любопытство толкало мальчишку на покорение деревьев в саду и осаду соседских заборов, что, разумеется, вызывало праведный гнев со стороны отца. Пожалуй, последствия всякого раза, когда Кристиан шел против известных ему установок, никогда не затеряются в страницах дневника памяти. Говорят, с возрастом приходит здравый смысл, но у Кристиана его словно отнимали с каждым днём. Если в детстве крики и поднятая рука усмиряли его в секунду, то чем взрослей становился мальчишка, тем отчаянней он старался вызвать подобную реакцию своим поведением.
<br>Впрочем, нескончаемая семейная драма никогда не влияла на школьные результаты. Он всегда держался на вершинах успеваемости, практически не уделяя времени ничему, кроме учебы. Все благодарности главе семейства, позаботившейся, чтобы каждая свободная минута была посвящена очередному кружку. Младшие классы Кристиан провёл в католической школе и, вероятно, именно по этой причине не воспылал огромной любовью к религии. Позднее, его отправили в военный лицей в надежде, что юноше станет интересно связать своё будущее с политикой, но, к сожалению, этого не произошло. Образование стало самой главной темой для ссор в доме, а когда речь зашла о рукоприкладстве и ультиматумах, Кристиан впервые задумался о побеге. Когда пришло время заканчивать старшую школу в тайне от отца он и его мать организовали переезд в Штаты. Парень поступил в университет, сменил имя и навсегда перелистнул страницу, хранящую эти воспоминания. Женщина не поехала с ним, передав всё имеющееся наследство сыну и дав напутствие никогда не возвращаться в родной дом.
<br>В Корнелльском университете Кристиан оказался в медицинской школе, позднее выбрав направление психиатрии. Во время обучения ему посчастливилось познакомиться с девушкой, которая в последствии стала его близкой подругой на протяжении всей жизни. Марина стала не только ментором стиля и коммуникации с людским родом, но и неустанной свахой, подсовывающей юноше вариант за вариантом. В конечном итоге, стратегия возымела успех и парень начал встречаться с одной из однокурсниц девушки.
<br>На одном из последних курсов Кристиан попал в аварию. Поздней ночью он возвращался домой со своей обещанной невестой после свадьбы общих друзей, когда в них влетел грузовик. Девушка скончалась на месте, когда как Кристиан отделался парочкой шрамов и переломанными рёбрами. Событие послужило расколу в отношениях между ним и его лучшей подругой. Он стал разваливаться на части, а она лишь добавляла, бесконечно обвиняя мужчину в случившемся. Через полгода он решил покинуть Итаку, сменив место работы и прервав все контакты с прошлым в очередной раз.
<br>Ему никогда не нравилось работать непосредственно в госпитале, пичкая таблетками Наполеонов и экстрасенсов, потерявших контакт с реальностью. Поэтому со временем Кристиан устроился в компанию, занимающейся частной практикой и открыл собственный кабинет. Впрочем, этого оказалось недостаточно. Привыкший работать в большом коллективе, он занялся поиском подходящей должности и наткнулся на объявление о поиске университетского психолога в Чикаго. После года проведённого на новой работе он записался в педагогический колледж, чтобы иметь возможность не только покрываться пылью в ожидании беспокойных студентов, но и видеть сонные лица остальных на своих уроках. Просьба взять его на вторую должность была воспринята положительно, и последние два года Кристиан числится в списке профессоров.
<br>Казалось бы, ничто не угрожало его спокойному существованию в качестве трудоголика до тех пор, пока ему не посчастливилось встретиться с рыжеволосой девочкой «склонной к суициду» на пороге своего кабинета. Кристиан всегда поддерживал дружеские отношения со своими студентами и пациентами, но в случае с Роной приятельство в какой-то момент скатилось по наклонной в совершенно неожиданном направлении, начав угрожать её репутации и его карьере. Но кого бы это беспокоило.
</div></div><div class="kaitab"><input type="radio" id="kaitab-3" name="kaitab-group-1"><label for="kaitab-3">характер</label><div class="kaicontent">
Если вам довелось встретиться с мужчиной в первый раз, вероятно, он запомнился вам как набор роботических действий, учтивой речи и сдержанной приветливой улыбки, коей одаривает всех и каждого, посмевшего приблизиться на расстояние вытянутой руки. Говорят, с возрастом люди меняются, но Кристиан Кауффманн стоически пронёс единственное первое впечатление, производимое на окружающих, сквозь года. Приятной наружности, но ледяной ауры человек. Порой складывается стойкое ощущение, словно пока вы с ним говорите ‒ он лишь следует зову социального долга, параллельно расчерчивая непроходимую глухую стену между вами. И, разумеется, как и все первые впечатления, это не отличается своей правдивостью. В большей степени.
<br>Кристиан ‒ человек привычки, которому требуется время, чтобы смириться с вашим присутствием в его жизни. Он предпочитает держать дистанцию до тех пор, пока не убедится, что может доверять вам. И речь идёт не о тайнах Пентагона и заговорах Иллюминатов. Он всегда ищет уверенности и стабильности, едва различимого намёка, что если он подпустит вас ближе, то вы не устроите из его души поле для собственных развлечений. Достаточно понаблюдать за ним несколько дней, и могу заверить, обладающим минимумом внимательности, станут заметны перемены в его поведении. Впрочем, подпрыгиваний на козий лад ждать всё же не стоит. Спектр эмоциональности Кристиана ‒ явно не одно из его достоинств, достойное похвалы. Со временем люди просто привыкают различать радость там, где, казалось бы, показалась чуть заметная тёплая улыбка.
<br>Мнение о коллегах, учениках и любых индивидах, с которыми пересекается лишь в рабочее время, оставляет при себе. Однако с теми, с кем ему удаётся найти общий язык позволяет больше, чем профессиональную любезность. Сказать по правде, к своим ученикам и пациентам Кристиан относится трепетно, искренне беспокоясь за тех, кому интересны его уроки и нужна помощь. Бытует мнение, что Кауффманн ‒ ночной комшар студентов. Поначалу кажется, что он ваш друг. Интересный, понимающий, с чувством юмора. Но только вы проникаетесь к нему симпатией, как непредвиденные проверки, отсутствие отсрочек на сдачу докладов, попытки вырыть из могилы пропускающих сваливаются на неподготовленную голову. И это лишь начало списка развлечений, которые мужчина обрёл вместе с преподавательской деятельностью. Увы, вопреки ожиданиям, делает он это не из садиского удовольствия наблюдать за страданиями людей, а скорее от беспокойства за их будущее, но кто бы стал копать глубже ярлыка «сурового профессора».
<br>Перфекционист до мозга костей. Тот жуткий тип, рабочий стол которого напоминает больничный кабинет. Опрятный. Человек ‒ у-меня-нет-бардака-даже-после-пьянки. Встанет драить квартиру, если почувствует, что где-то пыль роет себе лежбище. Будет с невозмутимым видом собирать пылинки с пиджака весь день, даже если белки окружающих впадут обратно в голову от усердного закатывания глаз. Стоит отметить, что при всём желании выверить свой образ до миллиметров, никогда не ставит своё нездоровое помешательство превыше времени. Если придётся делать выбор между мятым пиджаком и опозданием, Кристиан наденет свитер. Несмотря на довольно квадратное мышление в плане собственного образа, работает в творческой обстановке. Никогда не сидит на стуле. Пол. Стол. Банкетка пациента. Да хоть на ушах, лишь бы не с видом сгнившего офисного работника. Во время лекций никогда не садится. Пишет на доске только вручную, чтобы иметь представление о том, могут ли студенты поспевать делать конспекты.
<br>Крайне устойчив к любым стрессовым ситуациям, благодаря богатому детскому опыту подавления взрывоопасного характера отца. Всегда держит себя в руках, полагая, что оружия лучше вежливости пока не придумали. Довольно болтлив. Готов поддерживать беседу на любую тему. Да и чтобы заинтересовать Кауффманна не требуется большого труда. Хватит экспрессии полной безграничной любви к тому или иному сюжету. Что же до вмешательства в чужое пространство, Кристиану не нужно бесконечно трогать своего собеседника, чтобы почувствовать с ним контакт. Он предпочитает сохранять дистанцию, хотя сам готов стерпеть приступы кинестетиков. Говорит прямо, не украшая слова витиеватыми эпитетами. На поставленный вопрос ответит правдой, разумеется, если это не будет противоречить здравому смыслу. Но при всей открытости в своих мыслях мужчина практически ни с кем не делится своим прошлым и всячески избегает разговоров о нём. Не ведётся на манипуляции до тех пор, пока в бой не вступает детские попытки взять его на слабо.
<br>
<br>
<u>Страхи:</u> некомфортно себя чувствует на высоте и на любого рода аттракционах; не любит ездить с пассажирами в машине, будучи водителем.
<br><u>Навыки:</u> хорошо стреляет, умеет ездить верхом и играет на пианино и гитаре. В школьные годы занимался бальными танцами, а в университетские годы даже участвовал в нескольких конкурсах.
<br><u>Хобби:</u> пишет небольшие рассказы в жанре хоррор. Любит копаться в моторах и постоянно что-то строить. Была бы его воля, устроил бы бесконечную стройку в своей квартире, но соседи не оценят.
</div></div></div></div> </div></div></div>
</center>[/html]
You see her when you close your eyes,
Maybe one day you'll understand why
Everything you touch surely dies.
Нещадно смотреть, как твоё тело постепенно превращается в немую безжизненную статую, неспособную выделить ни одной эмоции из смешавшихся в однобокое безразличие ко всему миру. Чувствовать, как остатки чего-то не до конца омертвевшего выходят наружу редкими проблесками пробуждений от бесконечной череды однообразных событий. Постепенно эти моменты пребывания в сознании становятся всё реже. Удивительно, как положительный прогресс может быть скрашен одним единственным днём, решением, неосторожностью. Пустой, треснутый сосуд. Сколько не лей, сколько не пытайся залатать дыры, он словно на зло находит способы вновь оказаться наедине с собственной тишиной. Систематически, он с больным интересом находил ухудшения, выискивал новые царапины на тонком стекле затасканной душонки, свыкаясь с мыслью, что когда-нибудь просто не останется нетронутых участков, чтобы появиться следующим. И как бы он ни изображал из себя кремень, who can handle it, день за днём крошечная мысль о том, что когда-нибудь он просто-напросто не сможет ничего почувствовать, разрасталась до размеров актуального ночного кошмара. Бояться нечего, Кристиан. Настало время маленьких чудес, которые, к сожалению, ты вряд ли будешь в состоянии оценить по достоинству.
Его будто выпотрошили, а затем лёгким движением руки наполнили до краёв, вовзращая на стартовую точку отсчёта. Полагал, что недолго осталось до того, как про грудной клетке пройдётся последний спазм? Получай же. Каждый импульс, который когда-либо касался сознания. Каждый укол в подреберье. Каждое перехваченное дыхание. Без предупреждения, ледяным потоком всё возвращается на свои места, перенося в прошлое. За несколько секунд до тех пор, пока всё не развалилось к чертям собачьим. Но, знаете, что самое страшное? То, чего не мог предвидеть ни пытливый ум, ни пессимистично настроенный скептик, уверенно отметивший, что нет злосчастного worst scenario, к которому бы сердце не было готово? Никто не дарил билета на двоих. Никто не обещал, что конечный пункт назначения будет носить одно и то же название. Их пустили по разным путям, и сейчас, когда на каждое своё слово, Кристиан встречал неизменно мёртвое выражение лица, становилось всё сложнее разглядеть очертания соседнего состава, неспешно пропадающего из поля зрения. Осечка вышла с откровениями, huh?
Взор улавливает движение. Не дергается ни на миллиметр, насильно прибивая разом потяжелевшие стопы к прохладной поверхности пола. Не имеет права. Как бы ни хотелось, как бы ни болело внутри. Она оступается, и вся выстроенная схема непосягательства на личное пространство рассыпается, как карточный домик. Привычная реакция поймать. Зря. «Господи, пожалуйста.» Сжаться в тугой ком, не позволяя ударяющим кровью по вискам чувствам выливаться наружу. Сжать кулаки до белых отметин на косточках. Сцепить челюсть, запрещая издать звук, произнести слово. И слушать, слушать, слушать. Не оборачиваться, но словно осторожно ступать следом за любым шорохом, всякой интонацией, доносящейся едва уловимыми нотками, разрастающимися полноценным оглушительным эхо, благодаря стараниям подсознания. К щекам подступает непривычный жар. «Всхлип?» За которым следует неоспоримое подтверждение. «Just let her go.» Разрастается едкий шёпот внутреннего голоса, отравляя организм. «You can't change a god damn fucking thing.» Словно чужой смех раздаётся раскатами грома по ушам. За несколько секунд до того, как входная дверь хлопнет, он обещает себе не поворачиваться. Он обещает хотя бы раз в жизни попробовать поступить иначе. Перестать хвататься за иллюзорные возможности, потакать проклятому навязчивому желанию всё исправить. Что лечить, если ничего не осталось? Кому прописывать лекарства, если когда-то полное сил сердце напоминает скорее неудачную породию на дом, в котором некому больше жить? И на треклятое мгновение Кристиан допускает мысль, что сможет справиться с единственно верным решением. Половица чуть поскрипывает. Шея машинально поворачивается в сторону постороннего звука, улавливая лишь рыжую вспышку в дверном проёме выхода, растворяющуюся за хлопнувшим барьером. В конечном итоге, он всегда проигрывал своим высоким идеалам и громким обещаниям. Не вышло. Самое время оправдаться приевшейся фразой: we're only human.
Он ещё успеет проклясть себя за каждый последующий шаг, который будет делать в сторону удаляющейся фигуры. Порывисто дышит в такт её нервозному полубегу по гравию, не находя в себе мужества остановиться и прекратить бессмысленную погоню за тем, что могло быть исправлено только в чертогах его разума. Не помнит слов Лиз. Не помнит сказал ли хоть что-нибудь, прежде чем выскочить следом за Роной, пребывая в подобии нетрезвого забытья. Что ты собираешься говорить ей, Кристиан? Ты ведь даже не смог повторить тех «исключительно действенных» фраз, которые вынашивал месяцами, но отчего-то отчаянно рвёшься за ней, начиная наступать девушке на пятки. Почему? Почему, чёрт тебя дери, в тебе не меркнет эта болезненная вера переиначить действительность. От лечения душевнобольных, кажется, он переходит к глобальной реанимации неприглядной реальности. Жаль, никто не предупреждал, что составляющие начнут яростно сопротивляться.
— You never expected too much, — без прелюдий, вроде «остановись», «выслушай». Время аудиенции кончилось тогда, когда накопленные причины вывалились сплошным неразборчивым текстом, написанным трясущейся рукой. Теперь он просто жалкое подобие моралиста, готового стать палачом в гонении за едва уловимым «могло бы закончиться иначе». — Rona, how could I ever want to hurt you? How could I ever do it on purpose? — пытаясь перекричать шум от подминаемых подошвой камешков. — Мне поставили ультиматум и это было единственным способом избежать твоего исключения. Я пытался, господи, неужели ты не веришь, что я не пытался предупредить тебя? Найти тебя? Всё это время, я думал, что никогда больше тебя не увижу. И это было невыносимо понимать, что я больше никогда тебя не увижу. Никогда не найду. — он начинает задыхаться, сбиваясь с размеренного ритма выливающихся слов. Комично со стороны. Он как умалишённый, помешавшийся не даёт проходу несчастной жертве обстоятельств. Не стоило говорить с темноволосой приветливой девочкой. Не стоило соглашаться на дружеские ужины. Не стоило, если ты хотела остаться наедине со своими гноящимися ранами. Неровный вдох. Рваный выдох. Практически догоняет, но не разрешает себе протянуть руку в попытке остановить. Хотя бы с этим-то он сможет справиться? — Неужели в лживость всего, что было, тебе поверить гораздо проще? — и, кажется, он перестаёт следить за последовательностью мыслей, выливая их одну за другой в хаотичном порядке. Наверное, это был риторический вопрос. Конечно, проще, иначе, зачем ей ещё бежать тебя, как от поражённого чумой? — I can't lose you twice. — связки наконец-то познают долгожданный срыв, добавляя излишней хрипотцы интонациям.
Стоп кран всегда срабатывает неожиданно, вклиниваясь визгом здравого смысла, который заставляет замереть. «But you did, right?» Щемит, пронимая нутро нарастающим колотуном. Едва способный сконцентрироваться на чём-то взгляд в спину? В лицо? Пустоту? Тяжело разобрать, когда начинаешь постепенно тонуть в наваливающимся на плечи осознании. Он уже не уверен, что всё это время кричал, обращаясь к ней, а не рыком отчаяния в воздух, проклиная небеса. Не уверен в адекватности происходящего, и меньше всего готов поверить, что это не затянувшийся розыгрыш. Сколько раз он молил наконец-то разбудить его от затяжного плохого сновидения? Раскрыть глаза, оказавшись в том параграфе жизни, который оставался единственным that made sense? Но чем сильнее ощущается груз окружающей действительности, тем отчётливей прорисовывается невозможность магического разрешения проблемы билетов в разные концы. Может быть, поэтому, поддаваясь лёгкому ознобу, разливающемуся по поверхности кожи, у него хватает сил только на тихое: I'm sorry. Без надежды стать услышанным. И это внезапно становится единственной логичной фразой, после неудачного решения Генри Нормана отправить девочку к нахваленному специалисту. Ведь, в конечном итоге, это всё он. Вечно борющийся с ветреными мельницами Кристиан. Sad kid, broken soul, который нашёл свет в неуклюжей студентке, и так отчаянно цеплялся за него до самого финала. Не думая о последствиях, не страшась возможных исходов, и уверенно обещая ей, что ничего подобного никогда не произойдёт. Где твои несгибаемые обещания?
Еле ощутимым прикосновением касается мокрого пятна под глазами. Серьёзно? А он думал, что выжал из себя всё возможное тогда, когда провожал тамбур на кладбище. Выдыхает через подрагивающие губы, успокаивая бешеный стук моторчика о клетку из рёбер. Бездарный театр одного актёра, который Кристиан наконец-то прерывает. Достаточно издевательств и рисунков радужного будущего, которое он не способен подарить, просто потому что he is a failure. Always was, always will be. Единственное остаточное — бессилие перед необходимостью перестать вглядываться в хрупкий силуэт, который, велика вероятность, станет последним воспоминанием о Роне Стиллер. Жаль, что ему нечего предложить мирозданию, чтобы получить обратный билет. Кучка пепла. Не очень богато, да?
And you let her go (oh, oh, ooh, oh no)
And you let her go (oh, oh, ooh, oh no)
Will you let her go?
